Томас Джефферсон Барфилд родился в 1950 г. в г. Атланта (штат Джорджия). В 1972 г. он получил степень бакалавра в Пенсильванском университете по направлению «антропология». В дальнейшем продолжил образование в Гарвардском университете, где в 1974 г. защитил магистерскую, а в 1978 г. докторскую диссертацию по направлению «социальная антропология» с дисциплиной специализации «археология». В 1981–1982 гг. преподавал в качестве доцента на факультете антропологии в Колледже Уэллсли в пригороде Бостона, в 1982–1989 гг. — в качестве доцента, а потом адъюнкт-профессора на факультете антропологии Гарвардского университета. С 1989 г. по настоящее время является профессором и заведующим кафедрой социальной антропологии Бостонского университета.
Основными объектами интереса Барфилда являются история и культура кочевых народов Евразии. Он начинал свои исследования в Афганистане, куда ездил несколько раз в составе этнографических экспедиций. Наблюдения за кочевниками Афганистана, по его собственным словам, послужили отправной точкой для дальнейших размышлений. Анализируя социальноэкономический уклад современных кочевников и их взаимоотношения с оседлыми соседями, Барфилд поставил перед собой задачу соединить историю и антропологию, т. е. создать антропологическую модель истории кочевников. Его первым опытом в этом направлении стал очерк социально-политической организации империи сюнну. За ним последовали фундаментальные работы о «циклах власти» на границе Китая и Внутренней Азии, международной политике на Великом шелковом пути, природе кочевых империй, проблеме взаимоотношений племени и государства у кочевников, типологии кочевых государств. Развивая идеи своих учителей О. Лэттимора и Дж. Флетчера, Барфилд создал оригинальную концепцию формирования государственности во Внутренней Азии и предложил новую, весьма интересную модель объяснения всего исторического процесса в этом регионе.
Проблема взаимоотношений Китая и «варваров», как, впрочем, и более широкая проблема взаимодействия оседлых и кочевых обществ, давно и пристально изучается историками. На этом пути было сделано немало открытий и точных наблюдений, многие факты были извлечены из мрака забвения и стали достоянием современных исследователей. Тем не менее история кочевников Центральной Азии и их политических объединений до сих пор изучена в гораздо меньшей степени, чем история оседлых цивилизаций. Во-первых, в кочевой среде отсутствовала развитая историографическая традиция. Следовательно, большинство сведений о кочевниках черпались и черпаются из памятников письменности их оседлых соседей, а эти памятники отличаются фрагментарностью и идеологической предвзятостью. Во-вторых, исследователи испытывают постоянные трудности с рациональным объяснением истории номадов, т. е. с установлением ее внутренних закономерностей. Непросто отыскать логику в бесконечной череде войн, смут, восстаний, миграций и переворотов, совершавшихся кочевниками. Однообразные циклы возвышения и упадка их империй не обнаруживают признаков эволюционных изменений. В связи с этим некоторые исследователи рассматривали кочевые общества как целиком стагнационные, лишенные собственно исторического развития. Именно эти две причины — недостаток сведений о Центральной Азии и сомнения в исторической самостоятельности населявших ее народов — являются основными препятствиями, которые встают перед учеными, пытающимися объяснить ход исторического процесса в центральноазиатском регионе, не ограничиваясь при этом простым описанием фактической стороны дела.
В основе концепции Барфилда лежит тезис о том, что доступный нам из письменных источников и данных археологии материал по истории Центральной Азии может быть собран и размещен в хронологической или тематической последовательности, но совершенно недостаточен для того, чтобы рассматриваться в качестве «связной истории» (coherent history). Сам по себе этот материал предлагает слишком общие и тривиальные объяснения событий, которые мало что дают историку («война была вызвана соперничеством кланов», «восстание началось из-за голода», «заговорщики руководствовались корыстолюбивыми мотивами»). Такие объяснения могут служить скрепами, соединяющими блоки фактического материала в компилятивном историческом труде (примеров произведений такого рода немало), но дать целостную картину прошлого они не в состоянии. Для объяснения истории кочевников необходимо выработать некую единую схему, которая позволила бы обнаружить за внешне хаотичными событиями внутреннюю закономерность. Будучи антропологом по образованию и неоднократно участвуя в этнографических экспедициях, Барфилд обратил внимание на тот факт, что различия в социальноэкономической структуре кочевых обществ связаны преимущественно не с особенностями их внутреннего развития, а с характером внешних связей (т. е. связей с оседлыми соседями). Эти связи в свою очередь обусловлены узкой специализацией кочевого хозяйства и его зависимостью от комплексной экономики оседлых обществ. Данный факт был хорошо известен этнографам, которые, однако, не были склонны делать из него далеко идущие исторические выводы. А историки, на практике охотно использовавшие этнографические параллели для реконструкции социальной структуры кочевников ранних эпох, в теории предпочитали вписывать номадизм в стереотипные схемы мирового развития и утверждать, что он также знал периоды становления, развития и упадка и т. п. Барфилд проверил наблюдения этнографов на историческом материале и предположил, что внутренний мир азиатских кочевников был малоподвижным, экологически детерминированным, а его внешние проявления определялись фактами истории тех оседлых обществ, с которыми кочевники взаимодействовали. По его мнению, социальная природа кочевников была двойственной: она складывалась из племенного базиса, лишенного внутренней способности к эволюции, и иерархической квазигосударственной надстройки, делавшей кочевников активными участниками всемирной истории. Надстройка была порождением связей скотоводов с оседлым населением, поэтому история политических образований кочевников всегда была историей их контактов с оседлыми обществами.