Некоторое время мы шли молча. Множество вещей требовали обсуждения, но говорить не хотелось. Хотя бы в самом начале. Хотелось скользить взглядом по молодой листве, по распустившимся цветам, по нежным бутонам, но светлым платьям и штанишкам, в которых обрядили детей.
Моя рука в перчатке покоилась на его локте. Иногда, почти неосознанно, его ладонь накрывала мою, перебирая пальцы сквозь тонкую ткань — как будто он искал в этом движении опору. Но взгляд его оставался отстраненным, обращенным не столько в парк, сколько куда-то глубже — в собственные мысли.
Я долго молчала. Внутри копилось напряжение, как весенний воздух перед дождем. И все же я решилась.
— Как вы думаете… если имя Джеральдин нигде не всплывает, — голос мой дрогнул, но я продолжила, — возможно ли, что она не попала к ним? Что… что она в самом деле сбежала?
Это был единственный вопрос, который действительно мучил меня. Рядом с ним меркли все остальные.
Ричард не ответил сразу. Перевел на меня взгляд — быстрый, боковой. А потом, чуть повернув голову.
— Неделю назад, — сказал медленно, — я бы ответил, что это невозможно. Теперь…
Он замолчал, взглянул вдаль — на линию деревьев, где солнечный свет пробивался сквозь молодую листву.
— …теперь я думаю, что слово «невозможно» стоит вычеркнуть из словаря.
Я не смогла сдержать легкой улыбки. Он заметил это. Его взгляд скользнул ко мне — уже не мимолетный. В глубине его глаз что-то вспыхнуло. И на этот раз не угасло. Лишь стало ярче. Не пылающим огнем, а ровным внутренним светом.
— Я отдохну немного, и мы с вами еще раз пройдемся по всем обстоятельствам исчезновения мисс Фоули. Я еще не отзывал наблюдение за домом миссис Фоули. И не планирую. Возможно, это что-то даст, — сказал он, взяв себя в руки, и отвернулся.
Сколько уже раз мы проходились по обстоятельствам ее исчезновения?..
Я не сдержала расстроенного вздоха, но заставила себя кивнуть.
— Думаете, они не могли подделать записи Лорда-Канцлера?
Уточнять, кого я имела в виду, говоря «они», не потребовалось.
Ричард фыркнул.
— Как я уже сказал, возможно все. Но я не вижу смысла. Признать исчезновения и убийства всех остальных жертв им не составило труда.
— И они останутся безнаказанными, — перебила я, и во рту сразу разлилась горечь. Горечь бессилия, обиды, гнева.
Пальцы Беркли сильнее сжали мою руку, не отпуская, как якорь.
— Я не понимаю, почему пятнадцать лет назад суд над другим Лордом-Канцлером был проведен. И открытый процесс никого не остановил, — продолжила я, голос стал тверже.
Я замолчала на секунду — не чтобы подумать, а чтобы совладать с тем, что бушевало внутри.
— А теперь — все иначе. Моего отца казнили. А герцога Саффолк отправят в ссылку в дальнее поместье.
— Я не удивлюсь, если через год-другой мы прочитаем в газетах, что он скончался от сердечного приступа.
Мы свернули с главной аллеи и медленно подошли к пруду. Вода была темной и неподвижной, как зеркало, и отражала склонившиеся к ней деревья, еще не полностью одетые в зелень. Где-то в камышах плеснула рыба. Легкий ветер скользил по поверхности, нарушая отражения.
Мы остановились. Я чуть ближе подошла к краю, вглядываясь в зеркальную гладь. Ричард встал рядом. Его рука по-прежнему сжимала мою — чуть крепче, чем нужно, но я не хотела, чтобы он отпускал.
— Найти логику в их решениях несложно. Сложнее — ее понять. Как можно казнить второго Лорда-Канцлера, который занимал пост все последние годы, за то же самое, в чем обвинили первого?..
Слова прозвучали жестко, но являлись правдивыми. Меня передернуло, когда я их услышала, но обижаться было бы глупо.
— Это несправедливо, — вырвалось у меня, прежде чем я успела остановиться.
Я тут же прикусила губу. Так говорят дети, а не взрослые женщины.
Но Ричард не усмехнулся и не упрекнул. Лишь сказал, не отводя взгляда от гладкой поверхности воды.
— Эван прислал утром записку. Ему приказали явиться на службу — несмотря на то, что формально он все ещё в отпуске. Облавы уже начались. Ищут артефакты. Закрывают все подряд — даже то, на что раньше смотрели сквозь пальцы.
Я покосилась на него. Его профиль был резким: напряженные скулы, сжатые губы, глубокая складка между бровями. Он сдерживал злость.
Недалеко от пруда, рядом с гравийной дорожкой стояла изящная скамья с кованой спинкой, украшенной узором из листвы и завитков, и деревянными рейками сиденья, теплыми от солнца, покрытыми лаком цвета старого ореха. Мы молча направились к ней, и Ричард жестом пригласил меня сесть.
Я устроилась, поправив подол платья, аккуратно сложив руки в перчатках на коленях, а он сел рядом, чуть наклонившись вперед, локти на бедрах, пальцы сцеплены в замок.