Удивительно, но спокойная жизнь была не менее интересной, чем та, которую мы вели в предыдущие недели.
Мы решили, что проведем тихую, скромную церемонию в кругу друзей при первой же возможности и уедем после нее, и потому оставшееся время использовали, чтобы насладиться тем, что оставляли позади.
Ричард утрясал дела. Расследование исчезновения Джеральдин и других женщин полностью его захватило, и он отложил все прочее, а теперь наверстывал упущенное. После небольшого отдыха с утроенным усердием брался за незатейливые случаи и параллельно натаскивал Мэтью, которого собирался оставить в качестве управляющего, пока мы не вернемся.
Правда, на этот счет мы не строили планов.
Еще мы ходили в гости к Эшкрофтам, и я смогла, наконец, познакомиться с очаровательной женой Эвана. Который, к слову, был занят чрезвычайно. Несмотря на то что не было ни показательного судебного процесса, ни обвинений, жандармерию хорошенько перетрясло. Эван рассказывал, что многих глав отделов сместили с должностей, другим — объявили выговоры, наложили денежные взыскания. Рейды по черным рынкам продолжались два месяца без единого перерыва.
Мистер Грей, которого Ричард передал властям, выторговал себе сделку. В обмен на свободу и новые документы он без зазрения совести сдавал своих подельников, обеспечивая тем самым жандармерию работой на недели вперед.
Пока Ричард утрясал дела, я сперва писала, а затем печатала на пишущей машинке, которую он купил, нашу историю. То, что случилось до того дня, как я бесцеремонно ворвалась к нему в кабинет и обругала, и что случилось позже. Писала «в стол», для себя, изливала на бумаге душу. Излагала вещи, о которых редко решалась упоминать вслух.
— Как ты думаешь, мой отец мог быть невиновен? — спросила я однажды вечером, когда мы засиделись в гостиной допоздна.
Где-то к середине срока новой помолвки мы стали говорить друг другу «ты», оставаясь наедине.
Мысль о приговоре отца не отпускала меня все время, со дня посещения банковского хранилища. Мы уничтожили книги, которые там оставались, и я выбросила в реку ключ. Но избавиться от поселившейся в голове идеи было куда сложнее.
— Мог, — обронил Ричард после длительного молчания, заставив меня подпрыгнуть. — А мог и не быть. Боюсь, мы никогда этого не узнаем.
Он говорил так мягко, как только умел, но сердце все равно заныло, заболело. Наверное, он был прав. В последний раз я сильно терзалась вопросами о судьбе отца, когда мне исполнилось шестнадцать. Не могла спать, еще училась тогда в пансионате и потому еженедельно забрасывала дедушку письмами. Едва дождалась каникул, чтобы вернуться ненадолго домой и спросить у него все, что накопилось в душе.
И я очень хорошо помню горький вкус разочарования, когда так и не услышала от дедушки внятных ответов. Тогда я винила его.
Теперь же понимаю, что есть такие вопросы, на которые нет ответов. И они будут со мной до конца, но я никогда не узнаю, что случилось на самом деле. Был ли отец виновен. Или чья-то умелая рука сплела вокруг него заговор, чтобы получить должность Лорда-Канцлера и продержаться на ней почти шестнадцать лет...
Окончание траура по дедушке выпало на первую неделю лета, и наша скромная свадебная церемония прошла в солнечный, теплый день. Я надела светло-лиловое платье — для белого следовало выдержать не меньше года траура, а я не хотела ждать ни одного лишнего дня.
Уверена, дедушка не обиделся бы на меня за такую поспешность. Он был бы счастлив.
Церемония была тихой. Только мы, сестра Агнета, Мэтью, Эван и Катрина Эшкрофты, дворецкий Кингсли и другие слуги особняка. Был даже Томми: в новенькой форме частной гимназии. В нее его устроил Ричард, и мальчик клятвенно пообещал, что не бросит учебу и не вернется на улицу. И держался вот уже третий месяц.
Солнце мягко заливало сад, воздух был насыщен ароматом жасмина и свежескошенной травы, и громко пели птицы. Ричард стоял рядом — в утреннем сюртуке. В его глазах было спокойствие. И что-то еще глубже. Неподдельное, внутреннее «да», произнесенное задолго до клятв.
Когда он взял меня за руку и прошептал:«Ты уверена?», я только кивнула и улыбнулась. Не потому, что не было сомнений — они были. Но не было страха. Не рядом с ним.
И когда мы вышли из сада рука об руку, я знала — мы не оставляем прошлое позади. Мы несем его с собой, но не как бремя, а как корни — те, что держат нас на земле, чтобы мы могли идти дальше.
Я до сих не понимаю, как именно это началось. Как во мне зародилась любовь.
Не с первого взгляда — я тогда не видела в нем ничего, кроме сдержанности, прямоты, непоколебимой холодной решимости.