Четвертый бой был тяжелее всех остальных. Ноги дрожали, сердце бешено билось, и ликующие крики толпы гремели в ушах. Здесь я был свободнее, чем когда-либо за последние несколько лет.
Это место напоминало мне, кто я такой.
Я вновь зашел в клетку. Моя рубашка была влажной от пота, закатанные по локоть рукава открывали ссадины и синяки; казалось, что кровь и пот текли по венам вместе с адреналином.
Моего пятого соперника представили по прозвищу: Большой Джимми. Он действительно был здоровяком. Выше меня, шире в плечах и толще. Крупнее.
Но это не означало, что сильнее.
Первые несколько ударов я отбил уверенно, но один, по ребрам, пропустил, и теперь бок отзывался тупой болью. Она одновременно обжигала и странным образом подпитывала меня. Я врезал ему по лицу, когда заметил, что он сжимал в кулаке что-то тяжелое, непривычно блеснувшее под слабым светом люстры.
А затем пропустил его замах и ощутил ослепляющую боль в челюсти. Мир на миг поплыл перед глазами, тело вдруг стало ватным, ноги подкосились, и я упал на одно колено, делая судорожные вздохи. На глухой шум в ушах наложился рев толпы, я замотал головой, отчаянно пытаясь сохранить сознание.
Стоило мне коснуться лица, как рука покрылась кровью, и я понял, что удар был не просто сильным — он был нанесен тяжелым, железным кастетом.
Часть публики взревела в дикой ярости, часть — в ликовании; невозможно было сразу разобрать, что именно происходит. Шипение, ругательства, возбужденные лица — всё вокруг было затянуто дымкой. Может, это пот заливал глаза.
Я каким-то чудом удержался от полного обморока, нащупал рукой натянутые канаты клетки и ухватился за них, выпрямляясь. Большой Джимми стоял напротив с растерянным лицом. Он явно не ожидал, что я смогу подняться.
Выкрикивая обвинения и оскорбления, в клетку вбежали люди. Его оттащили от меня, и сквозь пелену громких голосов я услышал, как распорядитель присудил победу мне.
Я стоял, шатаясь, и думал лишь о том, как не потерять равновесие. Толпа все еще скандировала, кто-то кричал мое имя, но я их почти не слышал.
Поднял голову и, прищурившись, разглядел вдали Грея.
Тот сидел, развалившись на широком диване.
Он отсалютовал мне стаканом и довольно усмехнулся.
Глава 9
В ту ночь мне не спалось. В какой-то момент я сдалась и пробралась в гостиную, взяла из книжного шкафа первый попавшийся под руку роман и устроилась в кресле у камина, укрывшись пледом.
Услышав грохот и странные шорохи снаружи, я подошла к окну, которое выходило на сад и дорогу к особняку. В голове проскочила шальная мысль: флигель собираются поджечь, как подожгли наш дом.
Иначе как можно было объяснить эти звуки?
Потом я увидела мужчину. Сперва со спины. И удивилась, потому что он совсем не был похож на поджигателя. Скорее, на пьяного человека, который по ошибке забрел не в свои ворота. Ноги у него заплетались, руки висели плетьми вдоль тела. Он тяжело, с трудом брел к особняку, но упал, не сделав и пары шагов.
Стоило разбудить дедушку, потому что, кем бы ни был этот незнакомец, он нуждался в помощи. А потом он выпрямился на нетвердых ногах, повернулся в профиль, и вышедшая из-за облаков луна осветила его лицо.
По спине прополз холодок.
Передо мной стоял граф Беркли!
Впрочем, стоял — неподходящее слово, ведь он вновь рухнул на землю. Страшно, лицом. Я выждала немного, но он все никак не поднимался. И прежде, чем я поняла, что делаю, я уже набросила поверх ночного халата теплую шаль и выскочила из флигеля. Ледяной ночной воздух пробрал до самых костей. Я тут же начала дрожать, зубы громко застучали, а ноги обжег холод, что шел от земли.
Беркли, кажется, без сознания, по-прежнему лежал лицом вниз. Я подбежала к нему и присела рядом, и, поколебавшись, все же дотронулась до его шеи и не сдержала облегченного выдоха, когда почувствовала биение сердца.
Он глухо, надрывно застонал. Выглядел он ужасно. На лице кровь и ссадины, оно разбито; костяшки на ладонях стесаны до мяча, на воротнике некогда белой рубашки темнели засохшие бурые пятна...
— Я разбужу дворецкого... — пробормотала я скорее себе, чем ему.
И вздрогнула, когда почувствовала его хватку на своем запястье.
Выходило, он был в сознании.