На пути к Наташе.
Он будет уничтожен.
Капитан Савельев усмехнулся и сказал:
— Повезло тебе, Мезенцев. Нашли ножичек, которым проткнули твою жену, и владельца его нашли. Вот теперь я верю, что ты не убивал.
— Вы считаете — повезло? — спросил Сергей. В его усталом голосе чувствовалась откровенная неприязнь.
— А ты сам так не считаешь? — удивился капитан.
— Нет. Я понял, что у нас не только плохие телевизоры и плохие стоматологи, но еще и плохие следователи. Это страшно. Телевизор можно купить японский, зубы вставить у платного врача, а вот следователя не выбирают. Попадешь в руки подлецу — и все.
— Выбирай выражения, Мезенцев! Не то останешься здесь еще на пару недель, а то и больше. Оскорбление при исполнении, знаешь такую присказку?
— Это не оскорбление, а констатация факта. И не надо мне угрожать, капитан. Лучше попробуйте доказать, хотя бы самому себе, что вы не подлец. Что не пытались совершить два преступления сразу: отдать под суд невиновного человека и оставить на свободе убийцу! — Выдержка изменила Сергею, он уже кричал в лицо Савельеву. — Попробуйте понять, каково это — не совершая никаких преступлений, уважая закон и веря, что «моя милиция меня бережет», попасть к вам в лапы и терпеть оскорбления! И видеть, что никому не нужна справедливость, главное — поставить галочку, мол, раскрыли, а там — хоть трава не расти!
Капитан побагровел, стукнул кулаком по столу, приподнимаясь со стула, но передумал вставать.
— Ты на меня не ори, — хмуро сказал он. — Следователи у нас плохие? А почему они должны быть хорошими? Ты знаешь, какая у меня зарплата? А какая нагрузка? Ни днем, ни ночью покоя нет. Бывает, к жене только придвинешься, а тебе звонят: выезжай, обнаружили труп. А начальство? Один дурак сменяет другого. И преступники совсем обнаглели, прямо на допросе говорят: будешь гнуть свое, твоей жене и детям не поздоровится. И такие случаи были, не один, не два! Я тебя, Мезенцев, могу понять, а ты меня понимаешь?
— Зачем тогда работаете следователем? Идите торговать в коммерческую палатку.
— Профессия у меня такая. А торговать я не умею. Короче, я действительно считал, что женщину убил ты. Дело-то простое, свидетели подтверждают, мотив налицо. Долго думать тут нечего, на мне еще семь нераскрытых убийств висят. О них думаю. Я ошибся. И слава Богу, что ошибся, грех брать на душу никому не хочется. Поэтому и говорю, что тебе повезло. Извини, Мезенцев.
Савельев поднялся, протянул руку Сергею.
— Да и вы меня извините, — тоже поднимаясь и пожимая протянутую руку, сказал Сергей. — Беру свои слова обратно.
— Ну вот и ладненько, — усмехнулся капитан. — Ты свободен. И запомни: лучше сюда вообще не попадать. Справедливость, конечно, должна торжествовать, но для этого нужно создать условия. А их пока нет.
Сергей вышел на улицу, зажмурил глаза: яркое весеннее солнце заливало помолодевший город теплыми лучами. А когда Сергей открыл глаза, увидел родителей, стоящих метрах в десяти у служебной черной «волги» матери.
А навстречу ему, раскинув руки, разметав по плечам густые черные волосы, бежала девчонка в синей курточке.
Она с размаху бросилась ему на шею, принялась целовать его лицо, потом отстранилась, с тревогой заглянула в его глаза.
— Как ты, Сережа? Любимый мой? Господи, я так измучилась без тебя… Сереженька…
Мария Федотовна дернулась было к ним, но Юрий Васильевич удержал ее за руку.
— Никаких изменений, — улыбнулся Сергей, нежно целуя ее кончик носа, а потом — теплые, доверчивые губы. — Как любил одну девчонку, так и люблю ее больше всего на свете.
— А я все это время, пока ты был в тюрьме, жила с твоими родителями, мы даже подружились с Марией Федотовной.
— Я чувствовал это, Наташа… Я думал только о тебе, только о тебе… — Он смахнул ладонью слезу со своей щеки. — Солнце какое яркое, даже глаза слезятся.
— Это не солнце, любимый мой, — Наташа тоже всхлипнула. — Я чуть с ума не сошла без тебя, Сережа. Оказывается, это Валет убил Ларису, но его тоже убили. Ой, сколько всего случилось за эти дни. Поехали домой, я тебе все расскажу.
— Я хочу знать только одно: ты никуда от меня не убежишь?
— Если только сам не прогонишь…
— Ни за что! У меня и желание только одно: запереться с тобой в нашей комнате на месяц или на два, чтобы хоть раз убедиться, что ты у меня есть, ты — моя. Навсегда, навечно! — И он жадно приник губами к ее губам.
— Я твоя, Сережа… Ну пойдем, а то родители заждались уже нас, — сказала Наташа, с нежностью глядя в лицо любимому. — У нас же столько времени впереди.