Позвоночник осыпает мурашками и перехватывает дыхание. Медленно опускаюсь на подушку, не сводя с него взора.
— Не уходи, — протягиваю к нему руку, отчаянно цепляясь за надежду на то, что я все же небезразлична ему.
— Я здесь, — длинные пальцы сплетаются с моими, и под ребрами тут же растекается тепло. — Спи.
Взбудораженная его прикосновением, близостью, его запахом, наполнившим легкие, думаю, что больше не смогу сомкнуть век. Но они то и дело закрываются сами. Тогда я вздрагиваю, открывая глаза и проверяя, на месте ли Кир. И лишь убедившись, что он все еще сидит рядом с моим диваном, погружаюсь в крепкие объятия сна, рассчитывая и там встретиться со своим синеглазым незнакомцем.
Утро встречает меня холодным одиночеством и растерянностью. От ночного гостя не осталось и следа. Он действительно приходил или мне это только приснилось? Не могу ответить на этот вопрос, но осознание того, что мне необходима его близость, обрушивается на меня ушатом ледяной воды. Не выдерживая напряжения, рыдаю в подушку.
Понимаю — без него я не справляюсь.
Он нужен мне здесь. Кого я обманываю? Он мне просто нужен, и я не переживу, если он снова попытается разбить мне сердце.
Глава 18
Кирилл
— Насколько точная информация? — спрашиваю Димана.
— Стопроцентные данные, — голос товарища серьезен. — Есть подтверждения с камер наблюдения.
— Пришли мне, — всегда нужно перепроверять любые данные.
Все же натравливать на точку конкурента практически целую армию дело нешуточное. А ложная информация, впоследствие которой будет привлечено такое количество людей и ресурсов, как требует это задание, повлечет за собой серьезные последствия. И расплатой за ложную наводку будет жизнь. Каждый в наших кругах в курсе этого, и организовать подставу решится только смертник.
Зная Димана еще по службе по контракту, где его надежность проверена настоящим огнем, был уверен в нем, как в себе. Поэтому в голове сразу выстроилась последовательность действий.
— Жди сигнала. Пока действуй согласно плану, — дал указания и сбросил вызов, смотря сквозь лобовое стекло автомобиля.
Сегодня ночью все решится. А дальше… дальше я смогу отпустить Мию.
Должен. Других вариантов нет.
После того, что произойдет ночью, о мирном сосуществовании с Плахой можно забыть раз и навсегда. Встанет вопрос ребром: он или мы… Зная, что грядет масштабный передел территорий, переманивание союзников и настоящая война, мне стоит забыть о хорошей девочке Мие, как забыть о том, насколько шелковой ощущается ее кожа под моими пальцами, как сладко от нее пахнет и то, как она на меня смотрит.
Чёрт! Ни одна женщина не смотрела на меня с таким восхищением, как Пуговка. Словно, я блядь, гребаное божество. Даже Каринка никогда не воспринимала меня настолько восторженно. А все же я — единственный родной человек, заменивший ей и маму, и папу, в свое время.
Не знаю, в чем именно дело, но стоило поймать на себе взор Пуговки, как кишки сводило и все нутро переворачивало. Дышать спокойно не получалось под прицелом ее огромных синих глаз-блюдец. И, тем не менее, я старался, клянусь памятью родителей, старался воспринимать ее как младшую сестру, игнорируя совсем не детские формы ее тела, стараясь запихнуть подальше воспоминания о том уродском порыве, которым я пытался оттолкнуть ее от себя, и перечеркнуть даже намек на переход нашего общения в горизонтальную плоскость.
Не нужно марать ее собой. Недостоин я такой чистой и наивной девочки. До сих пор в ушах стоял ее крик и взгляд, полный ужаса. Я тогда все правильно сделал, на этом и следовало остановиться. Но отчего так паршиво и гадко было на душе после этого. Сам себе отвратителен стал после той сцены, особенно от того, что не хотел останавливаться. Во мне все кричало и требовало довести начатое до конца. Надругаться над нежной девочкой, испортить, разрушить ее иллюзию о себе, но самое главное — избавиться от этого болезненного наваждения…
Сука! Сколько еще можно думать о ней? А самое главное зачем?
Все дело в гребаном воздержании. Надо трахнуть кого-то, лишь бы снять сексуальное напряжение, скопившееся за пару недель напряженной работы. Ведь другой причины по которой я думал о ней все время просто не может быть. И чем дольше длился этот пиздец, тем отвратительнее становятся мои мысли о ней. Самое мерзкое, что я все еще представляю, как она будет ощущаться подо мной, как из ее пухлых губок будут вылетать крики удовольствия и звуки, складывающиеся в мое имя, на пике страсти.