— Поздно одумался, сынок, — равнодушно заметил он. — Надо было перепоручить ее другому.
— И что бы с ней стало? Она ж, как Каринка… мелкая совсем, — рот заполнился горечью.
— Вот только не надо Карину сюда приплетать. Сестра — святое. А эта дочь своего отца. Вот увидишь. Еще пара лет, и станет такой же блядью, как и все вокруг Плахи. Отец ее не пожалел. А ты пожалеешь, и все будут знать, что ты ссыкло и слабак. Не дури, сынок. Нужно сразу дать понять, что с тобой шутки плохи. Иначе всю жизнь будешь доказывать, что чего-то стоишь. Но обосрешься раз, и вонь вокруг тебя уже не выветрится.
— Понял, — отворачиваюсь от него.
Олег знает, о чем говорит. До самой пенсии служил начальником охраны местного авторитета. Девяностые прошел и вписался в современный мир. И меня пристроил по знакомству. Пришлось жилы рвать, лишь бы доказать, что я и сам чего-то стою. Вот и обделаться перед дядей совсем не хочется.
— Но ты это… Все равно…Не трогай ее. Я сам с ней разберусь, когда вернусь, — смотрю прямо в серые холодные глаза.
— Не волнуйся, — прикуривает и снова выпускает изо рта облако дыма. — Думай о работе. В порядке будет твоя пигалица.
Глава 19
Мия
Звук мотора привлекает внимание. Убавляю звук на телевизоре до минимума и подбегаю к окну. Сердце бешеной птицей клокочет в груди, когда знакомый чёрный внедорожник останавливается под моими окнами.
Приехал!
Волнение охватывает все тело, пробегаясь пузырками по венам и оседая в животе легкой щекоткой. Пульс моментально разгоняется на максимум, и к щекам приливает кровь.
Взволнованно закусываю губу, не таясь выглядываю между шторами и дожидаюсь, когда наконец появится человек, при мысли о котором в животе все замирает, а из солнечного сплетения по телу расползается жар.
В поле зрения попадает снова тот жуткий дед, от которого у меня мурашки по коже. Никогда не забуду, как он впервые принес мне еду. Я, наивная, после той ночи, когда Кир держал меня за руку, ждала его. Хотела обсудить, почему он так переменчив в общении со мной. Но мои ожидания в очередной раз рассыпались осколками уродливой реальности. Кирилл избегаает меня. И приставил ко мне в надзиратели этого ужасного типа.
Увидев его первый раз два дня назад, я с криком забежала в ванную, запираясь изнутри, и слушая кинутое по ту сторону дверного полотна злое: “Идиотка”. А когда вышла из ванной, увидела поднос с едой.
Следующее его появление вызвало не столь яркие эмоции, но я затаилась, наблюдая за чужаком. Но он, как и в прошлый раз, принес еду и забрал грязную посуду, со словами:
— Очередная белоручка. Посуду мыть никто не научил, — стрельнул холодным взглядом серых глаз.
Столько злости и презрения в отношении себя я еще никогда не видела. Именно в тот момент ощутила себя в настоящем плену. Присутствие Кира придавало всей этой ситуации иллюзию нормальности, как бы дико это ни звучало. А с этим совершенно чужим человеком я прочувствовала одиночество до дна. Поэтому так рьяно ждала возвращения того, кто мог мне вернуть веру в то, что все окончится хорошо.
И вот теперь, когда мотор его машины урчит под моим окном, в груди расцветает огненный цветок, я жду, когда Кир появится. Но, вопреки моим ожиданиям, Кир лишь приоткрывает окно и, сказав что-то деду, направляет автомобиль в сторону, убирая из моего поля зрения.
Какое-то время еще стою у окна, но вижу только, как злобный дед закрывает ворота и скрывается где-то во внутреннем дворе.
Расстроенная, возвращаюсь к дивану и невидящим взглядом смотрю в одну точку. Надежда увидеть Кирилла не тает. Успокаивает одна мысль о том, что он где-то под одной крышей со мной, и, возможно, я увижу его уже сегодня. Так и успокаиваю себя. Но проходит день, ужин мне приносит снова не тот, кого я жду.
— А Кирилл… Почему не он принес мне еду? — не выдержав, впервые спрашиваю пугающего мужчину.
— Забудь о нем, — резко оборачивается на меня, пронзая взором. — Он тебе не друг и не спаситель. Молись выйти отсюда живой, — говорит хрипло и хладнокровно, прежде чем выйти за дверь.
От последних слов этого мужчины волосы встают дыбом на теле. Жадно глотаю воздух, чувствуя, что он совсем не достигает легких.
Дед не мог же говорить серьезно, верно? Ведь одно дело держать кого-то взаперти, а другое… Что? Убить?