— Похоже, ваши усилия напрасны, — ехидно сказал Тибериус, осматривая свои ногти.
— И я была так уверена, — пробурчала я. Как и в музыкальной комнате, я пнула ногой плинтус — толстую панель из крепкого дуба, почти с фут в высоту. Внезапно панель бесшумно качнулась.
— Кто из нас войдет? — спросил Стокер. Я не удосужилась ответить. Вход был слишком крошечным, чтобы с комфортом впустить человека его роста. Кроме того, открытие было моим. Я бы скорее отрубила себе руку, чем позволила бы ему опередить меня.
— Эксельсиор! — закричала я, погружаясь в темное пространство головой. Сильная рука обхватила меня за талию. — Отпусти меня, Стокер, — потребовала я.
— Пообещай не создавать себе неприятностей, — ответил он. — Эта панель, возможно, была закрыта на века. Даже если проход был открыт недавно, воздух все равно будет плохим. Там нет вентиляции и нет света. Дай время проветрить и хотя бы возьми свечу.
Я поморщилась от его предосторожностей, но он был совершенно прав. В азарте расследования я не смогла даже элементарно приготовиться. Меня огорчило собственное безрассудство.
— Очень хорошо, — кротко сказала я.
Минуты тикали медленно, но через четверть часа я взяла свечу, которую Стокер любезно зажег для меня, и вернулась в крошечное пространство. Внутри было холодно. Воздух, как он предсказывал, застоялся. Пахло старым камнем и чем-то еще, я не могла определить. Темный, неприятный запах, оскорбляющий обоняние. Я закрыла рукой нос и посмотрела в тень. Свеча давала достаточно света, чтобы видеть: я сидела на корточках в пространстве, даже меньшем, чем представляла. Отверстие позади меня занимало полный размер панели — три фута в высоту и два фута в ширину. Едва достаточно, чтобы позволить мне войти, согнувшись вдвое. Задняя стенка имела еще одну панель в трех футах от передней части, размером примерно с гроб. Я вздрогнула. Мне было известно, что священники часто проводили недели в своих печальных маленьких укрытиях. Трудно представить человека, который провел бы в таком заключении более нескольких часов и не сошел с ума.
Когда я подняла свечу, тени в углу сместились, показав темный пучок. Я вытащила его и вышла из грязной маленькой дыры.
— До чего мерзко, — бормотала я, отряхиваясь. Бесполезный жест. Нора священника была свободна от паутины. Только атмосфера этого места цеплялась за меня как шелк паука. Я задула свечу и протянула ее Тибериусу.
Он уставился на сверток в моих руках. Никто из нас не проверил его должным образом, когда Малкольм представил улику. Случайность, которую я могла приписать собственной деликатности. Одно из тех решений, что заставляют потом сожалеть. Но у нас был шанс сейчас, и мы не торопились. Шерстяная ткань или была ею однажды. Пахло чем-то мокрым, что никогда не высыхало должным образом, без сомнения источник вони, который я обнаружила. Я осторожно открыла сверток, грязная ткань распалась на клочки. Внутри была дорожная сумка.
— Р.И.А. — прочитала я.
Тибериус успел кивнуть.
— Розамунда Изабель Эйлсвор.
Я бросила взгляд на Тибериуса.
— Мы должны изучить это.
— Давайте, — приказал он с мрачно стиснутым ртом.
С такой же осторожностью, как если бы садилась на птичье крыло Приама, я открыла сумку и достала предметы находящиеся внутри. Футляр для туалетных принадлежностей, помеченный теми же инициалами, немного нижнего белья, красиво вышитого, два платья. Пара туфель и антология поэзии периода Реставрации. Все вещи были повреждены, одежда испачкана и пахла сыростью, книга разбухла от влаги, подошвы туфель отставали. Я откинула крышку и увидела подпись цветистым почерком : Розамунда Эйлсворт.
Тибериус не произнес ни звука, и я молча упаковала сумку. Закончив, я снова уселась на корточки.
— Похоже, Малкольм говорил правду, по крайней мере, в отношении дорожной сумки, — мягко сказала я. — Это действительно доказательство того, что Розамунда никогда не покидала остров в день своей свадьбы.
Не говоря ни слова, Тибериус подошел к двери, тихо закрыв ее за собой. Думаю, я бы предпочла, чтобы он хлопнул ею.
Глава 16
Малкольм не появился к чаепитию. Когда мы снова собрались в гостиной, то представляли печальную группу. Хелен не пришла, сообщив, что предпочитает чашку чая в своей комнате. Миссис Тренгроуз, бледная и хлопотливая как курица-мать, заказала более обильную еду, чем обычно: фруктовые пирожные и толстенные бутерброды с ростбифом, булочки и всевозможная выпечка. Она задержалась, пока Тибериус, Стокер, Мертензия, Каспиан и я рассаживались. У остальных из нас, похоже, был неважный аппетит, но Стокер нагрузился широким ассортиментом бутербродов и вздохнул с удовольствием, щедро откусив первый из них.