— Нам бы завтра, ата, уходить надо, — напомнил старику Избасар.
— Море не пустит завтра. Оно еще два дня никуда не пустит.
— Нельзя нам столько ждать.
— У моря свои законы. Из бухты не выйти.
— Выйдем.
Омартай подумал, вызвал Жузбая, отвел в сторонку и что-то сказал ему. Тот повернулся и пошел по направлению к поселку.
— Ловцов приведет, будем говорить, как помогать вам, — пояснил старик.
— А кого приведет? — повел опасливо плечами Избасар.
— Омартай знает кого, не бойся, — поджал обидчиво губы старик и пошел в землянку поглядеть на Мазо.
Вскоре он вышел оттуда растерянный и никак не мог нащупать скобу, чтобы закрыть за собой дверь.
У сидевшего под навесом Избасара упало сердце. Он кинулся к Омартаю.
— Что, Яна помер?
— Я, старый дурак, помер, — застонал Омартай и затрясся весь. — На, вытаскивай свой мылтык, стреляй меня, — рванул он на груди рубаху. — И Жузбая с Акбалой стреляй. Ты не сын Джанимена, змея ты, которую надо раздавить!
Избасар испуганно отступил.
— Опутал ты меня, как арканом, своей хитростью, — схватился в отчаянии за голову старик.
— Что с вами, ата? — тронул его осторожно за рукав Избасар.
Омартай отдернул руку.
— Объясните, ата, почему сын Джанимена в змею превратился, за что его раздавить надо?
— Еще спрашиваешь, иди Яна, русского друга своего послушай. Жар ему в голову кинулся и распахнул сердце, как юрту. Он сейчас красного матроса расстреливал. Ругал его, бил, песню за царя пел. Разве красный аскер за царя будет петь?
Избасар кинулся в землянку.
Мазо лежал с закрытыми глазами. По его лицу скатывались росинки пота. Джанименов взял Яна за руку. У раненого дрогнули веки.
— Это ты, Базар?
— Я.
— Где мы, в Ракушах?
— Нет, — и Избасар, наклонившись пытливо, вглядывался в гурьевского ловца. «Так кто же ты, Ян Мазо? В какого матроса ты стрелял?»
На виске у Мазо пульсировала тоненькая синеватая жилка. Веки подрагивали, но не раскрывались, между ними узенькая полоска.
— Базар, а Базар, — позвал раненый. — Так где мы?
— Лежи, лежи! — уклонился от ответа Избасар Джанименов.
Полоска между прикрытых век Мазо, как два лезвия ножей. Прежде не глядел на него так недоверчиво и настороженно этот казах, что бы это могло означать?
— Я сейчас опять видел себя белым гадом во сне… Это нас троих партия к Юденичу в тыл посылала. Долго мы там у смерти в лапах ходили. Вот во сне и вижу то время, хоть пропади, — тихо сказал Ян.
— Не говорил ты раньше об этом.
— Не приходилось. Сейчас говорю потому, что помру скоро, чую. Ты, Базар, вынь у меня из кармана партейный документ, отдашь Кирову, в собственные руки отдашь, слышишь, — приподнялся на локтях Мазо. Глаза у него округлились и уставились на Джанименова.
— Нету у тебя документа, Ян. В Астрахани тогда взяли его, сказали, — вернемся, отдадут.
— А я тебе документа не отдам, гадина. Ты мне ответишь, только отвернись, матрос, отвернись. Я тебя ругать буду, надо; и бить буду, только легонько, — Мазо дернулся, уронил голову и вдруг хрипло запел: «Вставай, проклятьем заклейменный», — в горле у него что-то булькало. Потом он начал петь «Боже, царя храни», но спутался и затих. Только руки его продолжали царапать грудь там, где должен был находиться заветный тайный документ, да незаметно то смыкались, то размыкались веки. Избасар с Омартаем переглянулись.
Когда они вышли из землянки, старик Омартай виновато сказал:
— Ты, сынок, забудь, чего я кричал. С годами волос белее, а язык, однако, длиннее бывает, а? — И он тронул Избасара рукой.
— Я забыл уже, ата.
— Вот и хорошо. А твой друг скоро на ноги станет. Я хорошее лекарство ему сварил, ох, хорошее.
Рыбница идет в Ракуши
Позже вернулся Жузбай, с ним двое. Один казах, один русский.
Все такие же лохматые тучи. Кажется, что они возвращаются и опять бегут со стороны моря. Одни и те же. Иначе откуда браться такому их несметному числу. И все так же долго и зло грызут берег тяжелые волны. И берег выгибается, стонет. Он похож на рваное кружево. Не может успокоиться Каспий, до основания расшатал его шторм. И все же к вечеру волны сделались чуть глаже. А к началу сумерек просторная причалка, очень схожая с рыбницей, с трудом выбралась из бухты, проскользнула мимо камней и заторопилась навстречу наполненной сыростью дали.
С берега причалке махали Жузбай и Акбала.
На ее корме находился Омартай. Так было решено вчера теми, кого привел Жузбай из поселка и чьему решению подчинился беспрекословно Омартай. Впрочем, он сам заявил: