Шаповалов стал читать, а когда прочел, с его лица долго не могло исчезнуть радостное волнение, и лицо как бы светилось каждой рябинкой.
— Что надо, согласно этой депеше узнать?
— Сколько добывают и сколько в запасе нефти в Доссоре, Макате, Гурьеве, как ее караулят.
— Ясно. А насчет Ракуши как?
Избасар на мгновение замялся.
— Про Ракуши не надо совсем, — пересилив себя, сказал он твердо.
— Сделаем. Через три дня об эту пору будьте здесь, — Шаповалов улыбнулся все той же преображающей лицо улыбкой. — Приду носовую банку сменять.
Он четвертями измерил длину скамьи на носу лодки, подал всем поочередно твердую большую руку и, не торопясь, пошел по косе.
Избасар смотрел ему вслед, повторяя мысленно: «Разлюли, разлюли-малина». От этих неожиданных своим непривычным сочетанием, очень сочных на слух слов и от тона, каким произнес их спокойный с виду, рябой коренастый человек, на сердце вдруг сделалось очень легко, будто прибавилось сил одолеть все самое страшное, что может встретиться впереди. А рябой человек, принесший с собой эту уверенность, уже шагал размашистой походкой по косе, слегка раскачивая плечи.
«Разлюли-малина!» — Избасар перевел взгляд на полоску воды чем дальше, тем шире растекавшуюся за береговым мысом, и увидел, как бегут в ее голубизне, опрокинувшись навзничь, светлые облачка. Полоска ширилась и переходила в море. В его голубизне тоже плыли облака. И море меняло цвет. Оно уже зеленое, очень похожее на безбрежную степь. Избасар родился в такой вот мягкой своей бархатистой зеленью степи. И стоило ему только подумать о ней, как сердце властно сжималось от воспоминаний. И уже некуда было уйти — и от сладких ввинчивающихся в синеву вечера затейливых дымков над юртами, и от запахов парного молока, от зовущей в неизведанные дали звонкой домбры. Уже щекотал горло освежающий кумыс.
А дали, куда настойчиво звала домбра, казались заполнены только степью, ржанием стригунков да побрехиванием псов, охранявших отары. Это уже после узнал, что не всюду одна только степь, что есть на земле и огромные города, в шуме которых смогут, как в глубоком колодце, потонуть и степное ржание табунов, и вой тысячи волков. И очень много людей живет в таких городах. В той же Астрахани… А среди них Киров. Сергей Миронович Киров, посланный охранять калмыцкие и казахские степи от атамана Деники самим Лениным. И мысли уже перекинулись на невысокого, коренастого человека с открытой шеей, прихваченной накрепко загаром. Вот он поднимается из-за стола и идет навстречу.
— Проходите, товарищи! Снимайте шинели, разговор у нас с вами будет длинный, как степная дорога…
Или это сейчас кажется, будто Киров упомянул про степную дорогу, или сказал на самом деле?
Плывут по небу над седым Каспием ажурные облака и по морю плывут точь-в-точь такие же, очень далекие и стремительные.
У лодки появился Байкуат.
— Амансызба. Сегодня как ловили? — спросил он.
— Хорошо ловили.
— Мы тоже хорошо. Чего делать будете?
— Сети надо сушить, уху варить будем.
— Ладно, варите, Байсеке сказал, чтобы ты не уходил, ждал его. Слышишь?
— Слышу.
После, когда сварили и съели уху, Избасар велел Кожгали сходить к ловцам.
— Узнай, может, скажут, куда «Ардаган» солдат повез? Тихо узнавай, невзначай будто.
— Чего Кожгали маленький или глупый, — даже обиделся над такой опекой Джаркимбаев. И он что-то долго и недовольно бормотал, вылезая из лодки.
Темнело. Избасар достал из-под настила наган, проверил и сунул под рубаху за ремень.
Только он это сделал, над бортом выросла фигура Акылбека.
— Пошли, Избаке, — объявил он, — кузнец ждет.
И они побрели через тальник по липкой, нагревшейся за день воде. Брели долго, пока на песчаном бугре не остановились.
— Здесь, — шепнул Акылбек. — Здесь жди, — пояснил он и ушел.
На пригорке, окруженном камышом, душно, воздух сырой, тяжелый. Где-то журчит вода и стонет цапля. Зашуршал песок, из-за камышовой прогалины вынырнул Акылбек.
— Идем, — бросил он односложно.
Миновали еще один бугор побольше и уткнулись в сарай. Акылбек отодвинул висевшую на одной петле дверь. Избасар шагнул через сваленные у входа сломанные весла внутрь помещения и увидел горевший фонарь. Возле, на деревянных обрубках, двое: небольшого роста, худой, наголо обритый казах в пиджаке и заправленных в сапоги пестрых брюках. Рядом круглолицый русский с рыжеватыми вислыми усами.