По лицу Дорохова словно луч света скользнул и затерялся в прокуренных усах. Он тоже вскинул вторую руку:
— Правильно, Тимоша, моя правая за себя, а левая, которая к сердцу ближе, за весь революционный народ голосует. Воля бедноты она.
— Байкуата нет. Он тоже за смерть ему, — кивнул на Мазо и сожалеюще вздохнул Акылбек.
Поднялось не семь, а четырнадцать рук.
— Вам поручается, — обратился Дорохов к двум незнакомым Избасару казахам, — привести в исполнение приговор!
— А ну!
И двое поволокли Мазо. Он цеплялся ногами, всем обмякшим телом за любой выступ, чтобы хоть на мгновение отдалить страшный конец. Знал, что ему это не поможет. И все-таки цеплялся.
Вскоре казахи вернулись.
— Все теперь!
— Не выплывет. Камень хороший привязали ему.
— Собака!
Опять впереди Избасара покачивалась широкая спина Акылбека, опять где-то в камышах стонала цапля. Добравшись до рыбницы, Джанименов лег рядом с Кожгали на связку сетей и словно ухнул в пропасть. Накатывалась предрассветная тьма.
Ошибка Избасара
Утром Жумагали долго растирал затекшую шею и не мог понять, как его подушка очутилась под головой у поручика. Тот спал на двух.
Дул низовой ветерок. Море закипало пенными барашками. Ловцы уже ушли на промысел. У косы только лодка Омартая и чьи-то небольшие две лодчонки.
Трещала голова. Жумагали торопливо налил в кисе коньяку и выпил, не отрываясь. Сразу стало легче. Он решил разбудить Ильиных, но, увидев на лодке мешки с мукой, забыл про все, вскочил и кинулся к Омартаю, потягивающему чаек у костра.
— Торговал у меня, купил у другого? — показал он на лодку. — Наплевал на слово?
— Слово, как нитка, можно в любую сторону дергать, — усмехнулся Омартай, но тут же добавил: — Вчера немного зря купил. Твою тоже беру.
— Все двадцать мешков, как договаривались?
— Десять хватит.
— Нет, двадцать.
— Ладно, пиши пропуск, пускай Избасар в Ракуши быстро едет грузить муку.
— Кто этот Избасар?
— Покажу сейчас. Эй, Избаке, — позвал Омартай.
— Он как? На пристани мука, там строго.
— Ничего, Избасар знает. На, получай задаток, пиши бумагу.
Жумагали вернулся к Ильиных, потряс за плечо. Но тот что-то невнятно промычал в ответ и отмахнулся. Тогда, поколебавшись, Жумагали расстегнул ему нагрудный карман, вытащил оттуда несколько бланков пропусков и печать.
Вскоре пропуск был готов.
— Еще пиши один, пожалуйста.
— Зачем? — удивленные буравчики уставились на Омартай и начали сверлить его.
— На лодку пиши. Я в Забурун пойду продавать муку. Конвяк тебе привезу оттуда, — подумав, Омартай спросил: — Пять штук хватит?
— Хватит, ата, — наклонился к нему Жумагали, — и, как только вернешься, меня находи, а этого к чертям, не надо, понял?
— Все понял. Тысяча слов глупца не стоит одного слова умного. Понял тебя, Жумаке, — сложил лопатками руки Омартай и прижал к груди в легком полупоклоне.
Жумагали вручил ему пропуск на лодку и небрежно процедил:
— Из Забуруна мне сапоги привезешь. Две пары. Там их можно купить. Тут нету.
— Давай ногу, смеряю, привезу сапоги, — Омартай шнурком измерил след Жумагали, завязал на шнурке узелок и, бережно положив мерку за голенище, не забыл подтвердить: — Хорошие сапоги привезу, лучше этих, — и указал на поручиковы. — Как арба немазаная, скрипеть будут.
Жумагали кивнул и запихнул в карман врученный Омартаем задаток, даже не стал его пересчитывать.
— Твой Избасар пускай моего коня берет, хороший конь, скоро до Ракуш на нем доедет, — сказал он и стал требовать с Омартай остальные деньги.
— Как можно? — замахал руками Омартай. — Узнает Аблай, что я так делаю, выгонит из компаньонов, скажет, плохой купец, не умеешь торговать. Кто отдает целиком деньги, пока товар не получит? А, скажи?
Жумагали вздохнул.
— Пускай твой Избасар берет коня.
Избасар взял седло и по косе пошел на берег к лошадям.
Вислоухий гнедко Жумагали равнодушно повернул к нему тупую морду и, даже не всхрапнув, покорно подставил под седло провисшую спину. Толстые, лохматые бабки коня и словно растоптанные копыта как бы говорили, что особой прыти от этого скакуна ждать нечего. А рядом косил огневым глазом на незнакомого человека дончак офицера и, пружинисто перебирая спутанными тонкими ногами, мотал длинной мордой с подпалинами возле глаз.
Избасар, знавший толк в лошадях, уже не мог отвести взгляда от поджарого коня с крутой жилистой шеей, от его широкой в тугих желваках мускулистой груди.