Делать в лесном овраге, под покровом ночи, было совершенно нечего. Они пустились в обратный путь. Никто не нарушал молчания: Алекс боялся нарваться на остроты, но Анита и не собиралась его задевать, у нее голова пухла от всего, что произошло за сегодняшний день. Что до Ерофея, то он вел себя сообразно со своим холопским званием и, если и располагал каким-либо мнением, предпочитал держать его при себе.
Когда подходили ко двору, Анита погасила фонарь. Теперь ориентиром им служили светившиеся окошки усадьбы. В гостиной маячила тень Марьи Антоновны, на кухне хлопотала Вероника. Алекс предвкушал, как из промозглой уличной атмосферы окунется в домашний комфорт, придвинет кресло к камину, прикажет принести еще графинчик вишневой…
Анита разрушила его мечты, произнеся негромко:
– Смотри! Ахмат… Куда это он?
Они затаились у ворот, слившись с ними, чтобы стать незаметными. Слуга графини Госкиной, не слишком таясь, перелез через забор и заторопился куда-то по узкой деревенской улочке. За спиной у него телепалась котомка.
Медведевка уже спала, не брехали псы, не гоготали гуси, лучины в избах были погашены, за тынами виднелись опустелые до утра дворы.
Максимов жестом приказал Ерофею положить лопаты и первым двинулся вслед за афганцем. Повезло, что тучи разошлись и сквозь пелену проглянула полная луна. В ее желтых отсветах следить за Ахматом было несложно, тем более что, выбравшись за пределы двора, он пошел медленнее. В темноте, на незнакомой местности заплутал бы в два счета, но ему известны были какие-то вехи, которые он и высматривал.
– К заброшенному амбару идет… – дохнул Ерофей в ухо Максимову резким чесночным амбре.
Так в Медведевке называли лабаз с двускатной крышей. Он был выстроен еще по велению Петра Александровича, отца нынешнего владельца деревни. В лабазе хранился неприкосновенный запас зерна – на случай неурожая или стихийного бедствия. Этот нехитрый прием в былые времена раза три спасал медведевцев от голода. Но с годами амбар обветшал, крыша изрешетилась, бревна прогнили. Алекс собрал местных плотников, и они сообща решили, что лучше выстроить новый склад, чем ремонтировать истлевший. Так и сделали: поодаль, на достаточном расстоянии от домов, чтобы вдруг не затронуло пожаром, возвели свежее строение, а прежнее бросили. Вот уже второй год оно пустовало, никому не нужное, кроме ютившихся в нем грызунов и птиц, свободно влетавших и вылетавших через дыры в кровле. Анита просила Алекса снести развалюху, но он отвечал, что это бестолковая работа: годных к использованию материалов там не осталось, трухлявые стены даже на дрова не пойдут. Зачем заставлять деревенских лишний раз потеть? Само рассыплется, когда настанет срок.
Ахмат проскользнул в лишенный двери проем. Максимов подбежал к углу амбара, постоял немного, прислушиваясь. Анита и Ерофей приблизились – он приложил палец к губам.
Подсматривание за афганцем осложнялось тем, что амбар не имел окон. Алекс подкрался к единственному проему и заглянул внутрь осевшей постройки. Анита прерывисто дышала у него за плечом.
В поведении Ахмата сквозила беспечность, либо, напротив, он был чересчур погружен в свои манипуляции. Стоя спиной ко входу, он снял с себя котомку, пошерудил в ней, достал свечу и с помощью огнива затеплил ее. В неровных отблесках свил из волосяной веревки петлю и разложил ее под стеной, а в центре получившейся окружности пристроил кусок сыру. Затем погасил свечу, отошел к противоположной стене и застыл, как изваяние.
Ожидание длилось минуту, не дольше. Из норы вылезла худосочная крыса и с жадностью набросилась на сыр. Ахмат с цирковой ловкостью дернул петлю и затянул ее вокруг шеи мерзкого зубастого существа. Он вздернул извивавшуюся крысу повыше и привязал веревку к покосившейся свае.
Зрители, о чьем присутствии он не догадывался, недоуменно взирали на этот спектакль. Ахмат оставил крысу содрогаться в предсмертных конвульсиях, а сам вынул из той же котомки четыре осколка цветного стекла и разложил их на полу. Всыпал в середину получившейся трапеции горсть белых кристалликов, похожих на соль, сгреб их горкой и воткнул в нее высушенный цветок – по виду георгин. Отступив на шаг, полюбовался своим творением и добавил заключительный штрих – обвил уже переставшую трепыхаться крысу синей бумажной ленточкой.
Свершив все это, он с видом человека, исполнившего свой долг, повернулся к отсутствовавшей двери и уперся взглядом в Максимова, который перестал прятаться и вошел в амбар, сопровождаемый верным Ерофеем и не менее верной Анитой.
– Что, мракобес, натешился? – прогремел Алекс, выстроив фразу с нарочитой эпичностью и подпустив в голос патетический тон. – А теперь иди сюда!