Фрид снова повернулся к нему. «Твой отец действительно планировал оставить это тебе. Я был поражен, узнав, что он изменил свое решение, потому что для него это было так необычно. В последний раз, когда мы говорили об этом, — сказал он, — условия завещания были в твою пользу».
«Спасибо», — сказал другой, направляясь к двери. «Это все, что я хотел знать».
'Куда ты идешь?'
Сварбрик развернулся, расправил плечи и выпятил челюсть. «Я буду бороться за то, что по-настоящему мое», — сказал он.
Только когда он направился обратно к железнодорожной станции, Лиминг почувствовал, что кто-то его преследует. Время от времени он останавливался, чтобы посмотреть на витрину магазина, используя ее как зеркало, чтобы увидеть, нет ли кого-нибудь позади него. Даже если там никого не было, его сомнения никогда не рассеивались. Лиминг делал все возможное, чтобы не афишировать свои подозрения. Если бы его тень узнала, что его присутствие обнаружено, он бы растворился в воздухе. Поэтому сержант прогуливался с небрежным видом, прежде чем свернуть через главный вход на станцию. Когда он направился прямо к нужной платформе, он почти мог почувствовать человека
приближаясь к нему. Лиминг понятия не имел, кто там был, но он догадывался, почему за ним следят.
Он считал, что напал на след убийцы. Это означало, что он обладал опасными знаниями, которые могли отправить всех, кто был замешан в преступлении, на виселицу. Человек позади него, как он считал, хотел помешать ему передать информацию. Думая, что человек сделает все, чтобы заставить его замолчать, Лиминг приготовился к нападению, смешавшись с толпой на платформе. Затем поезд приблизился, пассажиры хлынули вперед, и он внезапно почувствовал сильное давление на спину. Развернувшись на скорости, он схватил человека позади себя, твердо уверенный, что держит потенциального нападавшего. Вместо этого он обнимал дородную женщину лет шестидесяти.
Ее крик был оглушительным.
С тех пор как он вернулся из своего визита, Теренс Уордлоу едва ли сказал хоть слово своему другу. Он чувствовал себя слишком смущенным. Его попытка выдать Китсона за отставного биржевого маклера не обманула Таллиса ни на секунду. Он знал с того момента, как встретил его, что Китсон был врачом.
Уордлоу пожалел, что не был более честен со своим гостем. Днем они сидели вместе в саду. Таллис намеренно выбрал скамейку, которая была обращена в противоположную сторону от Кентербери.
Сделав над собой усилие, Уордлоу наконец справился со своим дискомфортом.
«Я должен извиниться перед тобой, Эдвард», — сказал он.
«Я так не думаю».
«Китсон оказался здесь под ложным предлогом».
«Я тоже был виновен в притворстве», — сказал Таллис. «Китсон притворялся, что он не тот врач, которым он, очевидно, был, а я притворился, что не заметил его смелой попытки обмануть меня».
Уордлоу был шокирован. «Ты все время знал ?»
«Конечно, я это сделал».
«Но вы спросили меня, чем он зарабатывал на жизнь».
«Я поддразнивал тебя, Теренс. Я могу определить врача за десять шагов. Это благородная профессия, и я никогда не сказал бы этого о биржевом маклерстве». Они рассмеялись, и напряжение спало. «Давайте вернемся к вопросу, который я задал вам ранее. Какой диагноз поставили Китсону?»
«Он чувствовал, что вы устали и отчаянно нуждаетесь в отпуске».
« Праздник ?» — повторил Таллис. «В моем лексиконе нет такого слова».
«Значит, так и должно быть».
«Я нормально функционирую только тогда, когда нахожусь на работе».
«К сожалению, это неправда», — сказал Уордлоу. «Позвольте мне говорить откровенно».
Таллис был язвителен. «Я надеялся, что ты в конце концов до этого доберешься».
«У тебя есть полное право критиковать меня, Эдвард. В свою защиту я скажу, что ты не даешь никому легко помочь тебе».
«Одним из моих основополагающих принципов является уверенность в себе».
«В вашем случае это привело к опасной изоляции».
Уордлоу говорил откровенно. Впервые он подробно рассказал ему об инцидентах, которые заставили Алана Хинтона сесть на поезд до Кентербери, чтобы просить о помощи от имени суперинтенданта. Если бы Таллису позволили продолжать в том же духе, его состояние ухудшилось бы до такой степени, что у комиссара не осталось бы иного выбора, кроме увольнения.
Таллис был встревожен. «Неужели я был настолько плох?»
«Я видел только проблески этого. Констебль Хинтон видел гораздо больше примеров вашего — назовем это своими именами — упадка. Вы явно не тот человек, каким были, когда впервые приехали сюда в декабре прошлого года. Вы были полны здоровья».
«Да, я был таким — во всех отношениях. Я хочу снова стать таким».