Правда, сегодня в привычную картину вторглось настоящее, и вторглось грубо. Ошметки сбитого бомбардировщика разлетелись по всей лужайке. Густой дым плыл жирным облаком через реку, а тлеющая трава окаймляла облако белой оторочкой. Значительная часть лужайки выгорела до черноты. Сару было не разглядеть, она потерялась в дыму.
Томас остановился, достал из кармана носовой платок. Пропитал платок водой из реки и, отжав, прикрыл влажной тканью нос и рот. Обернувшись, понял, что привел за собой ни много ни мало — восемь замораживателей. Они вроде бы не обращали на него внимания и продолжали двигаться, нечувствительные к дыму, шли прямо по горящей траве, пока не подступили вплотную к обломкам самолета. Один из них принялся менять что-то в настройке своего прибора.
Поднялся ветерок, слегка развеял дым, отнес в сторону, прижал к земле — и Томас увидел Сару: милый образ поднялся над серой пеленой. Он поспешил к ней, встревоженный близостью пылающих обломков, хоть и знал наверняка, что ни пожар, ни взрыв, ни дым не могут причинить любимой никакого вреда.
Ноги разбрасывали тлеющую траву, переменчивый ветер поднимал дым к его лицу, завитки клубились у самых ноздрей. Глаза слезились. Хорошо еще, что смоченный платок все-таки служил фильтром — когда едкий маслянистый дым от горящего самолета достигал его гортани, он кашлял и задыхался. В конце концов он решил переждать: Сара, укрытая коконом замороженного времени, была в безопасности, и какой же смысл ему погибать от удушья? Через несколько минут огонь погаснет сам собой…
Томас отступил за край пожарища, прополоскал платок в реке и сел. Замораживатели довольно долго изучали обломки с большим интересом, проникая в самый центр пожара.
Справа раздался звон колокола, и спустя мгновение на узкой дороге позади лужайки затормозила пожарная машина. Из нее выскочили четверо или пятеро и застыли, изучая картину на расстоянии. Сердце у Томаса оборвалось: он догадался, что последует дальше. Ему случалось видеть снимки сбитых немецких самолетов в газетах — вокруг неизбежно выставлялась охрана. Если то же произойдет и на сей раз, ему не подойти к Саре как минимум два-три дня, а то и неделю.
Хотя сегодня у него еще оставался шанс побыть с ней. Он сидел слишком далеко от пожарных, чтобы слышать, о чем они говорят, однако гасить пожар они, по всей видимости, не собирались. Из фюзеляжа по-прежнему сочился дым, но пламя уже не вырывалось, да и дымила в основном трава. Поскольку домов в непосредственной близости не было и ветер дул к реке, угроза распространения пожара казалась маловероятной.
Томас поспешил к Саре. И вот она перед ним — глаза сияют, зонтик поднят, рука протянута. Рядом дымились обломки, но трава, на которой она стояла, оставалась зеленой, сырой и прохладной. Точно так же, как ежедневно в течение пяти с лишним лет, он замер, пожирая ее глазами: а вдруг удастся уловить намек, что картина вот-вот оживет? Затем, как бывало частенько, он сделал еще шаг вперед, в зону остановленного времени. Ноги, казалось, ступили на траву 1903 года, и тем не менее их обвило пламя, и пришлось немедленно отступить.
Трое или четверо замораживателей направились в его сторону. Очевидно, они завершили осмотр останков самолета и пришли к выводу, что следы крушения не стоят создания картины. Томас старался не обращать внимания на незваных гостей, но игнорировать их молчаливое присутствие было не так-то просто.
Над ним клубился дым, густой, насыщенный смрадом горящей травы, а он не отводил глаз от Сары. Она застыла во времени — и точно так же застыла и его любовь к ней. Прошедшие годы не охладили его чувство — напротив, приняли их под охрану.
Замораживатели наблюдали за ними. Теперь все восемь подошли на расстояние не более десяти футов, и все восемь глазели на Томаса, как на редкостный экспонат. С дальнего конца лужайки один из пожарных сердито окликнул его. Само собой, пожарным казалось, что он здесь один — они не видели живых картин, понятия не имели о замораживателях. Тот, кто кричал, решил подойти поближе, взмахом руки приказывая Томасу удалиться. Однако на то, чтобы приблизиться вплотную, ретивому служаке должна потребоваться еще минута, если не больше, — этого хватит…
Тут один из замораживателей сделал шаг вперед, и Томас вдруг заметил, что захваченное в плен лето начало таять. Подле ног Сары зазмеился дым, пламя лизнуло влажную, сбереженную во времени траву у ее щиколоток, а затем подпалило и кружевную оборку платья.
Рука, протянутая к Томасу, опустилась. Зонтик упал наземь. Голова девушки поникла… но Сара увидела его, и шаг, начатый тридцать семь лет назад, был наконец завершен.
— Томас…
Голос звучал ясно, как много лет назад. Томас бросился к девушке.
— Томас! Откуда этот дым? Что случилось?
— Сара, любимая!..
Когда она очутилась в его объятиях, до него дошло, что ее юбка горит, — и все равно он обвил руками ее плечи и прижал к себе настойчиво и нежно. Он ощутил ее щеку, которая все еще пылала румянцем, вспыхнувшим давным-давно. Волосы, выбившиеся из-под капора, упали Томасу на лицо, и уж точно, что руки, которые легли ему на талию, обнимали его не слабее, чем он ее плечи.
Смутно-смутно он различил позади Сары движение серых теней, и мгновение спустя все звуки погасли, а дым перестал клубиться. Пламя, охватившие было кружева на юбке, застыло. Прошлое и будущее слились, настоящее поблекло, жизнь замерла — и для Томаса вновь наступило бесконечное лето.
Содержание
Рей Лестер Дель: Вечерняя молитва
Lester del Rey. Evensong (1967)
Роберт Силверберг: Мухи
Robert Silverberg. Flies (1967)
Фредерик Пол: День марсиан
Frederik Pohl. The Day After the Day the Martians Came (1967)
Филип Жозе Фармер: Пассажиры с пурпурной карточкой
Philip Jose Farmer. Riders of the Purple Wage (1967)
Мириам Аллен де Форд: Система Мэлли
Miriam Allen de Ford. The Malley System (1967)
Роберт Блох: Игрушка для Джульетты
Robert Bloch. A Toy for Juliette (1967)
Филип К. Дик: Вера наших отцов
Philip K. Dick. Faith of Our Fathers (1967)
Ларри Нивен: Человек в разрезе
Larry Niven. The Jigsaw Man (1967)
Фриц Лейбер: Побросаю-ка я кости
Fritz Leiber. Gonna Roll the Bones (1967)
Пол Уильям Андерсон: Еутопия
Poul Anderson. Eutopia (1967)
Дэймон Найт: Восславит ли прах тебя?
Damon Knight. Shall the Dust Praise Thee? (1967)
Теодор Старджон: Окажись все мужчины братьями, ты бы выдал сестру за одного из них?
Theodore Sturgeon. If All Men Were Brothers, Would You Let One Marry Your Sister? (1967)
Ларри Айзенберг: Куда подевался Огюст Кляро?
Larry Eisenberg. What Happened to Auguste Clarot? (1967)
Р. А. Лафферти: Страна больших лошадей
R. A. Lafferty. Land of the Great Horses (1967)
Джеймс Г. Баллард: Узнавание
J. G. Ballard. The Recognition (1967)
Джон Браннер: Иуда
John Brunner. Judas (1967)
Кейт Лаумер: Испытание на разрушение
Keith Laumer. Test to Destruction (1967)
Норман Спинрад: Схватка
Norman Spinrad. Carcinoma Angels (1967)
Роджер Желязны: Аутодафе
Roger Zelazny. Auto-Da-Fe (1967)
Гарри Гаррисон: Пес и его мальчик
Harry Harrison. A Dog and His Boy (1995)
Нельсон Бонд: Прямая связь с раем
Nelson Bond. Pipeline to Paradise (1995)
Кристофер Прист: Бесконечное лето
Christopher Priest. An Infinite Summer (1976)