— О событиях в Чечне.
— Если бы ты, Григорий Романович, знал, как надоел моей четверке разговор на эту тему!
— Просто вы, наверное, наскучили друг другу, а я человек новый, и мои вопросы будут для тебя новыми и интересными… Вчера у меня было свидание с братом. У него в Грозном убили младшего сына.
— Солдата?
— Да.
— Что поделаешь, такова участь солдата. Их, между прочим, на войне убивают, так как они тоже несут с собой смерть.
— Я с тобой согласен. Даже мой брат из-за гибели сына к чеченцам никакой претензии не имел. Но его привело в ярость то, что дудаевские бандиты у моего убитого племянника выкололи глаза и кастрировали.
— Они совершили большой грех. Их накажет Аллах. По нашему Корану над мертвым воином издеваться нельзя.
— Если бы только бандитов карало возмездие, но ведь вместе с ними продолжает гибнуть мирное население, — не посвящая Бека в планы Ермолая, продолжал Костыль.
— Да, много мирных жителей погибло, в том числе и дети.
— Как же вы допустили, что война между вами и нами состоялась? Неужели вы не понимали, что она для вас в любом случае является проигрышной?
— Когда горец держит в руках кинжал, он считает себя непобедимым. А тут еще дудаевская пропаганда забивала народу умы о нашей непобедимости, необходимости с вами газавата. Ну вот, состоялся газават, и что он нам дал? Разрушен центр Грозного. В прежний облик нам его уже никогда не возвратить. А сколько братьев и отцов погибло в этой войне! Мы не такая многочисленная нация, чтобы уже сейчас не почувствовать постигшие нас людские потери. Они очень долго, может быть сотню лет, будут напоминать о себе.
— Если бы ты тут не сидел с нами, то стал бы воевать на стороне Дудаева?
— Когда нами правил Дудаев, то его не признавало и не поддерживало несколько районов республики. Жители этих районов не поддержали Дудаева в конфликте с вами, держали нейтралитет. Они поступили благоразумно и оказались в выигрыше. В начале войны я, безусловно, встал бы на сторону Дудаева и воевал бы на его стороне. Теперь же, видя тот беспредел, который он творит, я бы его не стал поддерживать. Так рассуждаю не только я, но и мои кореши. Если Дудаев не уйдет за границу и Ельцин не посадит его в Бутырку, то все равно ему не жить. Чеченцы его сами уничтожат.
— Почему ты считаешь, что с Дудаевым расправятся сами чеченцы?
— Зачем он из-за своей корысти подверг наш народ такому горю, позору и унижению?
Своим вопросом Бек дал ответ Костылю.
— У твоего народа горе и у моего тоже не так много радости. Хорошо, что мы, воры разных национальностей, не ввязались в эту склоку. Удивительно, но мы оказались дальновидней наших вождей. Пойдем, выпьем по капельке за упокой наших близких. Пускай земля им будем пухом…
Пить спиртное для мусульманина считается большим грехом. Но в ИТК мусульманину приходится ежедневно совершать и более тяжкий грех — есть борщ со свиным мясом и салом, если конечно, он не предпочтет такому нарушению голодную смерть. Поэтому Бек предложение Костыля принял с удовольствием.
— Сколько лет было твоему племяннику?
— Девятнадцать…
— Молодой! Совсем не успел повидать жизнь, — направляясь с Костылем к бараку, рассуждал Бек…
Зековский закон оказался для Костыля выше человеческой слабости, имя которой МЕСТЬ.
Глава 5. ОЧЕРЕДНАЯ ПРИХОТЬ ЛОСЯ
Бригада Лося чем дольше работала на выводном объекте, тем выше становились стены строящегося детсадика. После того, как коробка здания была готова, зеки приступили к установке стропил, после чего должны были покрыть крышу шифером.
Находясь высоко от земли, зеки получили возможность больше и дальше обозревать окружающую местность. Часто в свободные от работы минуты они с интересом и удовольствием, хотя бы визуально, покидали охраняемую территорию. В расположенном в двухстах метрах от их объекта птичнике они видели бегающих, озабоченных своими проблемами кур. Видели на улице спешащих в школу детей, идущих на работу взрослых. Идиллия мирной, спокойной жизни сограждан успокаивающе действовала на расшатанную нервную систему зеков.
В бригаде Лося был двадцатилетний зек по кличке Рахол, весьма ленивый по натуре. Лосю постоянно приходилось напоминать ему о необходимости трудиться, как все. Помимо Рахола, в бригаде имелось еще несколько таких "работяг", на которых "бугру" приходилось отвлекаться, что давало Рахолу возможность отдыхать больше других и знакомиться с окружающей местностью.
Однажды в период интенсивного перестука топоров и молотков Рахол оповестил членов своей бригады новостью:
— Мужики, смотрите-ка, на птичнике баба усралась.
Зеки, все как один прекратив работу, обратили свои взоры в сторону птичника. Они увидели у ближайшего корпуса пожилую женщину которая, не предполагая о ведущемся за ней наблюдении, оправляла свои естественные надобности. Она, видимо, никуда не торопилась, а поэтому ее действия были медлительны: спустила до колен трусы, подняла платье и только потом присела.
Зеки затаив дыхание с удовольствием наблюдали эту картину. И когда она закончилась уходом птичницы, вздох сожаления прокатился в толпе. Возвращая зеков к реальной жизни, Лось произнес:
— Сами, дураки, виноваты. Не сумели тихо, по-человечески, незаметно для других молодую бабу иметь. Теперь, видите ли, им захотелось хоть на голую старую посмотреть.
Критика была обоснованной, а поэтому никто из членов бригады не стал вступать с ним в спор.
В обеденный перерыв к Лосю подошел зек по кличке Молоток:
— Послушай, Лось, мужики сильно по бабам стосковались. Терпежа у нас уже нет…
— Ну, а я тут причем?
— Пойди к Костылю, попроси его, чтобы он устроил нам спектакль.
— Какой тебе еще спектакль понадобился?
— Пускай завтра в обеденное время у ближайшего к нам птичника голая баба попляшет для нас.
Почесав затылок, обдумывая предложение и обнаружив препятствие, Лось заявил:
— Ишь чего захотели! Чтобы голая баба перед ними выпендривалась. Теперь задаром и прыщик на заднице не вскочит.
— Мужики готовы по червонцу за такой сеанс заплатить.
— Уже дали согласие?
— Да.
— Шустрые вы все на дурь. Вот если бы так же активно пахали, давно бы героями труда стали… Ну что ж, если настаиваете на своем, то я к Костылю схожу. Только вряд ли он уважит нашу просьбу, — с сомнением в голосе заметил Лось.
— Почему это?
— Мы тогда с нашей бабой его сильно подвели, да еще собака ее покусала, уколы от столбняка из-за нашей глупости профура приняла. Сильно мы опозорились.
— Извинись перед ним за нас, скажи ему, что мы поумнели и подобного ляпсуса со своей стороны не допустим.
— Проведи инструктаж со всеми по этой части, чтобы не было никакого базара.
— Сделаю! — заверил его Молоток. — Только ты проси у него в артистки бабу с крупными телесами, — посоветовал он бригадиру.
— Зачем нам такая бомба?
— Мы же не все молодые и с хорошим зрением, крупную бабу легче будет разглядеть.
— Теперь понятно.
Вечером Костыль, выслушав просьбу Лося, отнесся к ней по-серьезному.
— Так, говоришь, по бабам соскучились?
— Эта просьба исходит не от меня, а от членов бригады.
— Я так и понял, — успокоил его Костыль. — Меня не подведете своими длинными языками?
— Мужики заверили, что второй такой ошибки, как с той бабой, они не допустят.
— Последний раз поверю вашему слову.
— Так я могу идти? — желая как можно быстрее поделиться согласием Костыля с членами своей бригады, заспешил Лось.
— Не спеши, коза, в лес, все волки твои будут… В отношении бабы вы толково придумали, но если она станет демонстрировать свои способности вместе с мужиком, то, я думаю, спектакль получится интереснее.
— Если можно устроить выступление еще и с мужиком, то мы за милую душу!
— Бабки за завтрашний концерт пойди собери сейчас и принеси мне.
Требование Костыля Лось исполнил с четкостью дисциплинированного солдата.
Костыль знал, что на чердаке почти каждого барака имелись картины местных художников-любителей, изображавшие крупным планом голых женщин в непристойном, эротически возбуждающем виде. Зеки часто поднимались на чердаки не для того, чтобы дать оценку мастерству художника-зека, а чтобы посмотреть на картину, возбудить свою плоть, заняться мастурбацией и опустошенным уйти, уступая место другому, такому же как он, страждущему. Поэтому Костылю просьба Лося была понятна и он согласился ее удовлетворить.