Капитан Бедфорд сел на низкий диван и попытался прийти в себя.
— Бога ради, джентльмены, — сказал капитан, — кто мы здесь: гости или пленники?
— Мы сами уже вторую неделю ломаем головы над этим вопросом, — ответили Бедфорду соотечественники.
Долго не смолкал шум в деревне. «Пушки саибов в наших руках!» — Крестьяне праздновали победу.
К полудню из-за реки вернулся отряд сипаев, помогавший райотам при перехвате поезда. Сипаи гнали далеко за реку разрозненные отряды британцев.
— Восемь тяжелых орудий, — считали добычу крестьяне, — двенадцать малых да пятьдесят повозок с порохом и боевыми припасами!.. А фуры с мукой, сухарями, рисом, сушеными плодами!.. Печальный день сегодня у саибов…
Люди уселись на траве у пруда, на сдвинутых телегах. Женщины напекли лепешек из пшеничной муки. Плошки с жирной козлятиной пошли по рукам.
Лела, зарылась в солому на одной из повозок. Запах еды дразнил ее, она уже двое суток ничего не ела.
— Лела, где же Лела? — слышала она голос Чандра-Синга, но только еще глубже пряталась под солому.
Стыд терзал девочку: она не выполнила поручения, не донесла своего письма. Как она посмотрит теперь в глаза Чандра-Сингу?..
«Дочь нашего Панди», — называл он ее… А теперь что он ей скажет?..
— Где Лела? — кричал Чандра-Синг и заглядывал под навесы повозок.
Чандра-Синг нашел Лелу на дне последней телеги. Он стряхнул с девушки солому и поставил ее на ноги. Лела прикрылась платком, не смея глядеть на него.
— Прости меня, Чандра-Синг, я не донесла твоего письма.
Чандра-Синг улыбнулся.
— Я сам поспел к месту раньше своего письма, — сказал Чандра-Синг. Он повел ее к пруду, где собрался народ.
— Ты искала своего отца, Лела? — сказал Чандра и втолкнул Лелу в круг.
Она увидела ликующие лица крестьян и рослого сипая в белой чалме, сидящего в центре круга.
— Панди!.. Панди!.. — услышала Лела громкие голоса.
Она глядела на сипая, на его длинные полуседые полосы и изуродованный рот. Тот самый человек, которого она видела на крыше храма.
— Панди?.. — повторила Лела.
Сипай встал и шагнул к ней.
— Я обещал прийти и не вернулся, — сказал сипай. — Прости меня, дитя!
Он притянул Лелу к себе и посадил с собою рядом.
— Твоя мать ждала меня и не дождалась, — сказал Инсур. — Мы дважды едва не встретились с тобой, дитя, и дважды разминулись. Теперь ты навсегда останешься со мной.
— Отец! — прошептала Лела. Она долго сидела не шевелясь, припав к отцовской руке.
Глава, двадцать седьмая
ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В ДЕЛИ
Дженни сидела на траве, бледная, поджав ноги, как индуска. Она оттолкнула от себя глиняную чашку со свежей водой, которую ей принес молодой сипай в желтой чалме.
— Я хочу домой! — сказала Дженни. — Отпустите меня.
— Твой дом далеко! — сказал сипай и улыбнулся. У него были белые как сахар зубы и хитрые ласковые глаза.
Он сунул ей в руку липкий сладкий плод свежего инжира.
— Ты поедешь с нами, — сказал сипай. — Не бойся, девочка, мы не обидим тебя.
Он усадил ее на кошму у столба, врытого в землю возле пруда, потом окропил водой чисто подметенный кусок земли и прошептал над ним несколько слов пуджи — очистительной молитвы.
Теперь это место было неприкосновенно. Никто другой не смел ступить на него, ни даже пройти слишком близко и бросить на него свою тень.
Был второй час пополудни — час приготовления пищи. В этот час вся Индия печет под открытым небом свой скудный хлеб.
Сипай раздул огонь, подбросил в него ветвей. Потом подошел к пруду и, не снимая легкой одежды, быстро окунулся в воду для обязательного перед приготовлением пищи омовения.
Вышел и, просыхая на солнце, начал месить у огня, на медном блюде, тесто из грубой пшеничной муки.
Дженни огляделась. Все кругом месили тесто, раздували огонь. Райоты готовили пищу.
Теперь у повстанцев было много муки: весь запас из обоза Бедфорда перешел к ним в руки.
Сипай налепил из своего теста лепешек и поставил их печься на железном листе. У того же огня, сбоку, он поставил вариться чечевичный суп в медном котелке.
Скоро лепешки были готовы. Сипай быстро свернул из большого пальмового листа что-то похожее на блюдо, обжигаясь, покидал на него лепешки и подал Дженни. Потом пододвинул к ней котелок с чечевичным супом.
— Ешь! — сказал сипай.
Сам он ел, макая лепешки в чечевичную жижу. Дженни смутил грязноватый цвет похлебки. Она съела свои лепешки всухомятку.
Сипай убежал куда-то. Он не походил на того кроткого индуса-няньку, которого Дженни помнила с детства, но всё же был добр к ней. Он принес ей молока буйволицы в чашке.