Румянцев решился подвинуть войска Второй армии на запад, рассчитывая поддержать наступление Первой. Пятого мая полки на плотах и лодках приступили к переправе у Кременчуга и Переволочны и продолжили движение на Самбор. Вскоре, однако, Румянцев остановил Вторую армию, потому что генерал Голицын раздумал осаждать Хотин и отступил за Днестр, на старые позиции…
Петербургский Военный совет был очень рассержен маневрами Первой армии. Екатерина отправила Голицыну рескрипт, в котором писала, что не следует бояться турок, а нужно на них нападать. «Повторяем вам желание наше», — прибавляла она и требовала, чтобы армия шла на противника, гнала его за Дунай и спешно очищала от турок Молдавию.
Повинуясь приказам, Голицын второй раз переправил армию через Днестр, разогнал скопление турок и снова встал под Хотином. Турки двинули стотысячное войско на помощь крепости, и на Военном совете Первой армии было постановлено еще раз отступить…
Генерал Румянцев в августе собрал свою Вторую армию у крепости Елисаветы и девятнадцатого числа повел ее на запад, чтобы помогать Первой армии.
Но ушел он недалеко. На первом же переходе его догнал курьер с извещением, что генерал Голицын отступил от крепости Хотин и привел войска обратно в Россию. Румянцев приказал закончить марш и близ деревни Виска разбивать лагерь. Стоянка обещала быть долгой, ибо дальнейшие планы Первой армии были неясны. Очевидно, следовало подождать приказов из Петербурга.
Оставаясь у Виски, Румянцев намеревался продолжить посылку отрядов за Днестр, чтобы показывать видимость движения русских войск в этом направлении и вести разведку.
Старооскольский пехотный полк, покинув Ахтырку, двигался вместе с другими частями армии. Порошин, против обыкновения, ехал не верхом, а в бричке — он дурно себя чувствовал последние недели, испытывая приступы лихорадки. Болезнь эта была распространена, и штаб-офицеры тоже подвергались ее приступам. Меньше грозили им желудочные заболевания — они утоляли жажду чаще вином, чем водой, от которой страдали солдаты.
Может быть, и не лихорадка мучила Порошина, а раздумья, сожаления, мысли о жизни, которая так много ему обещала — и все же не удалась. От мальчика-государя, которого он так любил, насильно его оторвали. И постарался об этом Никита Иванович Панин, начальник и, как он думал раньше, старший друг…
Нынче Порошин знал, что никакой он не друг, а первейший враг, и притом самый опасный. Он боялся записок. Но тетради — бумага, ее можно сжечь. Он страшился и автора, потому что знал силу его влияния на великого князя, и постарался удалить его из дворца…
А вдруг наследник престола к тому времени, как станет монархом, не забудет Порошина, призовет к себе и сделает своим советником, о чем говорено было когда-то? Стерпит ли такой удар Никита Иванович, и не спокойнее ли будет ему покончить с ненавистным соперником, пока есть возможность и время?
Те, кто приближается к трону, должны знать: близ царя — близ смерти.
Не над ним ли теперь сбудется эта пословица?
… Лихорадка трепала Порошина, и не было сил переносить ее приступы.
Он лежал в казачьей хате, закутанный буркой. Подполковник Огарев явился с докладом. Порошин, заболев, передал ему командование полком.
На этот раз о строевых новостях речь не зашла. Огарев принес известие поважнее, полученное, как говорится, по солдатской почте из Петербурга:
— За верное передают, что императрица приказала отозвать генерала Голицына, то есть сместила его с должности командующего Первой армией. Полагают, что за робкие действия, проще молвить — за то, что генерал труса праздновал.
— Не наше дело судить об ошибках командующего Первой армией, — возразил Порошин. — Как ни кинь, а занял в конце концов генерал Голицын крепость Хотин, взял Яссы. Но действия Второй армии с предводителем ее графом Румянцевым, если и не столь громкие, великую пользу отечеству доставили.
— Тоже взад-вперед ходили и ничего не совершили хвального, — с досадой проворчал Огарев.
— Не говорите так, — сказал Порошин. — Правда, перейдя Днестр, мы двигались к реке Буг не спеша, но в чем причина такой медлительности? А в том, что турецкая армия находилась еще на Дунае и куда пойдет она, было неизвестно. И потому наш генерал не стал двигать свои войска; чтобы не обнаружить их состав, и турки думали, что их гораздо больше, чем у нас было. Потому визирь не посмел идти на Новороссию. Когда же он решил освобождать Хотин, Румянцев послал отряды к крепости Бендеры, и визирь снова остановился. Вот как действовал наш командующий!