Верлен. В самом деле?
Рембо. Да.
Верлен. А зачем?
Рембо. Что значит «зачем»?
Верлен. Зачем ты повторно увязался за мной в Лондон? На каких интеллектуальных предпосылках основан твой свободный выбор?
Рембо. Я и сам не раз задавался этим вопросом.
Верлен. Не сомневаюсь, эта поездка виделась тебе очередным этапом твоей личной одиссеи. Опуститься на самое дно, чтобы заслужить право — позволю себе некоторую мифологическую смесь — пастись на самых верхних склонах Парнаса.
Рембо. Твои наскоки сегодня вразумительны, как никогда.
Верлен. Моя теория отлична от твоей. Моя теория гласит, что ты ничем не отличаешься от Мюссе.
Рембо. Что ты сказал?
Верлен. Провокационное сравнение, согласись, тем более что ты постоянно обливаешь грязью беднягу Мюссе.
Рембо. Поясни.
Верлен. Изволь: подобно Мюссе, точнее, одному из его героев, ты примерил на себя мантию порока, а она приросла к твоей коже. Ты увязался за мной потому, что сам этого хотел; потому, что у тебя была такая потребность.
Рембо. Что ж, учитывая твои скромные умственные способности, мысль интересная, хотя ты допускаешь свою обычную ошибку.
Верлен. Какую?
Рембо. Увлекаешься определенной идеей не потому, что она верна по сути, а потому, что она эстетически привлекательна.
Верлен. Ну, существуют и менее элегантные причины, по которым ты готов терпеть мои скромные умственные способности.
Рембо. Например?
Верлен. Например, тот факт, что я тебя содержу.
Рембо. Твои мозги так же уродливы, как твое тело.
(Молчание. Они смотрят друг на друга в упор. Верлен некоторое время борется с собой, но внезапно его лицо принимает отсутствующее выражение, и он широком шагом устремляется сквозь сцену.)
(Обеспокоенно.) Ты куда?
Верлен. На кухню. Обедать пора.
Верлен выходит. Рембо с легкой дрожью в руках наливает себе еще вина и залпом осушает бокал. Он озадачен. Тут вновь появляется Верлен, неся в одной руке селедку, а в другой — бутылку растительного масла. Рембо смотрит на него, хохочет. Верлен почти не реагирует.
Рембо. Господи, прямо как баба!
(Вместо ответа Верлен оставляет на столе селедку и масло, а потом широким шагом идет сквозь сцену в направлении от кухни.)
Ты куда?
(Верлен уходит.)
Куда тебя несет? (Он становится испуганно-беспомощным.)
Занавес.
Номер в гостинице «Кутрэ», Брюссель; 10 июля 1873 года.
Рембо упаковывает вещи. У него усталый, мрачный вид. Распахивается дверь, и входит Верлен. Он изрядно пьян, что в его случае более заметно по преувеличенному возбуждению и некоторой воинственности, нежели по бессвязной речи или нетвердой походке.
Рембо. Где ты был?
Верлен. Решил пройтись. Заходил… заходил опять в испанское посольство — узнать, может, они передумали. Но нет, уперлись. Это же нелепо, просто курам на смех. Я им говорю: хочу на фронт, готов умереть за ваше дело, вы не имеете права отказывать добровольцам. А они в ответ: мы иностранцев не берем. Раз так, говорю, вы заслуживаете поражения в этой треклятой войне, и надеюсь, оно не заставит себя ждать.
Рембо. Ты все утро провел в испанском посольстве?
Верлен. Нет, не все.
Рембо. Ты пьян.
Верлен. Я да, то есть нет, пропустил пару стаканчиков.
(Молчание. Верлен замечает, что Рембо собирает вещи.)
Чем ты занимаешься?
Рембо. Вещи упаковываю.
Верлен. Зачем?
Рембо. Я же тебе говорил. Возвращаюсь в Париж. И если ты соизволишь дать мне денег на билет, к вечеру меня здесь не будет.
Верлен. Нет, как же так, мы ведь с тобой едем в Лондон.
Рембо. Никуда мы не едем.
Верлен. Стой, погоди, это лучший вариант, я все утро об этом думал.
Рембо. В испанском посольстве?
Верлен. А я туда и не ходил.
Молчание.
Рембо. Я возвращаюсь в Париж.
Верлен. Больше такое не повторится, честное слово, больше я никогда тебя не брошу, верь мне.