Гризли догонял всадника: хотя эти звери не способны бежать долго, некоторое время они могут мчаться быстрее лошади.
«Беги, дьявол, беги! Я тебе сейчас…»
Нат мрачно улыбнулся, стараясь держать руку как можно тверже — насколько позволяли обстоятельства. Он целился в правый глаз медведя, но стрелять со спины скачущей лошади так же сложно, как выбивать выстрелом горошину из стручка, раскачиваясь при этом на веревке.
Приблизившись почти на расстояние удара лапой, гризли широко разинул пасть с кошмарными зубами и вскинул голову, тем самым он невольно помог всаднику точнее прицелиться. На долю секунды пистолетное дуло и глаз медведя оказались на прямой линии, и Нат нажал на спуск.
Пуля попала в цель! Ударив в правый глаз, она, несомненно поразила мозг гризли, потому, как мгновение спустя чудовище рухнуло, прокатилось кубарем несколько ярдов и замерло без движения.
Ликующий Нат наконец-то посмотрел вперед, готовясь натянуть поводья, — и с ужасом увидел, что несется прямо на дерево. Он потянул за узду, пытаясь повернуть кобылу, но толстая ветка ударила его поперек груди. Ошеломленного молодого человека выбросило из седла, он почувствовал, что летит по воздуху… а потом пребольно ударился о землю, проскользил несколько футов вниз по склону и остался лежать на спине. Боже, как больно!
— Нат!
Натаниэль едва расслышал крик Шекспира, донесшийся откуда-то издалека. Чувствуя боль во всем теле, будто на него упало дерево, он всеми силами старался не потерять сознание.
А вдруг у него переломаны все кости? Ближайший врач находится в тысячах миль отсюда. Серьезные раны и переломы, обычно без проблем заживавшие в цивилизованных местах, в такой глуши часто оказывались смертельными. Многие трапперы с огнестрельными и прочими ранами нередко погибали не от самих ранений, а от сопутствующих им инфекций. Здешние старожилы высоко ценили индейские снадобья, но немногие белые умели отыскивать необходимые травы.
Нат попытался приподнять голову, но не смог из-за нахлынувшей слабости. Он подумал о своей семье, оставшейся в Нью-Йорке, — будут ли родные горевать, когда к ним придет печальное известие о его смерти? Мать, конечно же, будет. Но, зная суровый нрав отца, безжалостного и неумолимого человека, способного много лет хранить недобрые чувства, Нат сомневался, что глава семьи Кингов прольет хоть слезинку.
— Нат!
На этот раз это был голос Уиноны; имя мужа было первым английским словом, которое она выучила.
— Уинона? — прохрипел Кинг, сожалея, что жена увидит его изуродованное тело.
Он несколько раз моргнул, чтобы туман перед глазами рассеялся, и увидел красивое лицо Уиноны; теплые пальчики коснулись его щеки и шеи.
— Где Шекспир?
— Я здесь. — Траппер опустился на колени рядом. — Похоже, тебе досталось…
— Кажется, у меня сломаны ребра.
— Дай-ка посмотрю. — Загрубевшие руки Шекспира принялись осторожно ощупывать грудь Ната.
— Гризли точно мертв? — слабо спросил юноша.
— Мертвее мертвого. Ты сделал удачный выстрел.
Нат хмыкнул и тут же вздрогнул от боли.
— Два гризли за такой короткий срок — неплохо для новичка. Я знавал парня по имени Старый Джейк, который уложил семь гризли за две недели, но он был опытным охотником. — Шекспир сильнее нажал на грудь Ната.
— Если я больше никогда в жизни не увижу ни одного гризли, горевать не стану.
— Увидишь! Здесь их полным-полно. И все-таки они не продержатся долго, если белые начнут селиться в здешних местах. Как только до этого дойдет, худо придется и бизонам, и индейцам.
— Да здесь, должно быть, водятся сотни тысяч бизонов…
— Миллионы, — поправил Шекспир.
— И все же ты думаешь, что их когда-нибудь истребят? Да это попросту невозможно.
— А вот попомни мои слова. В лесах восточных штатов когда-то было полным-полно оленей и лосей, а посмотри, сколько их осталось. И в Огайо теперь почти всех перебили. Дай белому волю, он поступит точно так же и с бизонами. — Шекспир закончил ощупывать грудь. — Теперь можешь встать!
Нат пару раз удивленно моргнул:
— Встать? В моем-то состоянии?
— Все, чем ты можешь похвалиться, — это парочка синяков. У тебя ничего не сломано.
Чувствуя себя донельзя глупо, Натаниэль приподнял голову и с облегчением убедился, что грудь его вовсе не раздавлена.
— Поздравляю! — с ухмылкой сказал Шекспир.
— С чем?
— Я не знаю другого человека, способного уложить гризли и одновременно почти отправить на тот свет самого себя.
— Ну, спасибо тебе!
Нат приподнялся на локте и улыбнулся жене.
Уинона разразилась длинной тирадой на языке шошонов, но говорила слишком быстро, чтобы можно было уследить за потоком слов. Заметив озадаченно-сдвинутые брови Ната, его друг начал переводить, при этом уголки губ Шекспира подрагивали в чуть заметной улыбке.
— Она говорит, что счастлива иметь мужа, который так легко расправляется с гризли. Теперь она знает, почему тебе дали имя Убивающий Гризли, и ей не терпится рассказать всем шошонам об этой битве.
— Надеюсь, она не станет рассказывать о том, как я налетел на дерево, — сухо заметил Нат.
Уинона быстро встала и, счастливо насвистывая, поспешила к лошадям.
— Куда она? — поинтересовался Нат, медленно садясь и чувствуя острую боль в правом боку.
— За своим охотничьим ножом. Она снимет шкуру с медведя.
— Зачем с ним возиться, раз мы так близко от места встречи? Кому он нужен?
— Нам. — Траппер посмотрел на тушу. — За такую превосходную шкуру, Нат, нам отвалят кучу денег. Медвежье мясо — деликатес, стоит к нему привыкнуть, а в этом звере несколько сотен фунтов. Мы закоптим медвежатину и тогда сможем ее продать. К тому же не забудь про жир…
— Жир?
— Сколькому тебе еще предстоит научиться! Медведь может дать от пяти до восьми галлонов жира, в зависимости от размера и от того, сколько времени ты захочешь потратить на вытапливание.
— В Нью-Йорке я всегда покупал жир, — заметил Нат.
— В больших городах в наши дни можно купить все что угодно, — горько отозвался Шекспир. — И это противоестественно. Человек начинает забывать, что такое настоящая жизнь, когда ему достаточно войти в магазин и хлопнуть на прилавок кошелек, чтобы получить необходимое. Слишком просто. А жизнь должна быть трудной, она должна быть борьбой от колыбели и до могилы. Это и формирует характер.
Шекспир замолчал, окидывая взглядом окрестности.
— Только здесь можно познать настоящую жизнь, понять, что выживают лишь сильнейшие. У природы много способов, чтобы избавиться от слабаков — не важно, кролики это, олени или люди. А вот города, наоборот, плодят никчемных неженок. Если мужчина хочет стать мужчиной, он должен покинуть город.
— Поэтому ты и не собираешься туда возвращаться?
Старый траппер кивнул:
— Будь я проклят, если променяю свою свободу на удобства!
— Никогда раньше не рассматривал городскую жизнь с этой точки зрения, — признался Нат. — Здешние края могут открыть глаза на многие вещи, о которых я прежде никогда и не думал. Что ж, учусь!
— И продолжай в том же духе, Нат. Когда ты перестанешь учиться, ты станешь похож на растение, которое осталось без воды, — высохнешь и умрешь.
— По-моему, тебе стоило бы стать учителем или проповедником, это твое истинное призвание.
Шекспир засмеялся:
— Говоря по правде, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, я всерьез подумывал о том, чтобы стать учителем.
— Почему же не стал?
— Понял, что у меня неподходящий характер для подобной работенки. Я бы, наверное, задал хорошую трепку первому же ученику, который вздумал бы бузить у меня в классе.
— Интересно, как человек узнает, правильный ли он выбрал путь? — задумчиво спросил Нат и вдруг заметил, что его собеседник пристально смотрит куда-то мимо его плеча. Он быстро обернулся — неподалеку показались несколько индейцев верхом на мустангах.