В кафе появилась проблема. Ни Томек, ни я не говорили по-немецки, а хотелось только горячего мяса, лучше говядины. Wurst?.. Никакое не «Wurst» – это колбаса, а мы не хотим колбасы. Желаем добрую котлету, в крайнем случае печень под соусом.
К счастью, мне вспомнились лингвистические упражнения в Дании. На работе меня спросили по-датски, как по-польски будет «dumme swine»? Только дебил не понял бы.
– Глупая свинья, – ответила я.
Все с энтузиазмом заучили эти слова.
Минутку, пожалуй, я опять чуть-чуть отступлю от темы, хотя понимаю, что делаю это в драматический момент. В связи с глупой свиньей я услышала две датские шутки, передам их в авторизованном переводе.
Некий господин отправился в отпуск, вернулся, на работе спрашивают:
– Где ты был?
– В Париже.
– О, gammle swine...
– Да нет же, я был с женой!
– О, dumme swine!
Поясняю: «gammle» значит «старый». Вместе: старая свинья.
Вторая шутка.
Хмырь работает у фермера, приходит за оплатой, вздохнув, говорит:
– Пожалуй, придется купить себе велосипед...
Через месяц приходит снова, берет деньги:
– А все-таки этот велосипед надо купить...Приходит еще через месяц, берет деньги, фермер говорит:
– Я тебе отказываю. У меня уже не работаешь.
– Почему?!
– Хватит с меня болтовни про велосипед...
Почти английский юмор. Возвращаюсь к лингвистическим достижениям. Как-то мы с Мартином совсем спятили на тушеной грудинке с майораном, я взялась приготовить блюдо, пошла к мяснику, показала пальцем на витрину и произнесла:
– Longo swine, please.
«Длинной свиньей» людоеды в Австралии называли вроде бы белого человека. Мясник, по-видимому, не бывал в Австралии, не раздумывая долго, взял грудинку и отрезал, сколько надо. Вспомнив это лингвистическое достижение, я решительно потребовала:
– Warme Schwein, bitte [29].
И пожалуйста, поняли сразу. Томек смотрел на меня с набожным восхищением. Не помню, что дали, котлету из грудинки или говяжий гуляш, во всяком случае мы вполне удовлетворили свои потребности.
Сил у меня прибавилось, и мы двинулись в дальнейший путь.
Гололедица кончилась, зато когда я выезжала на берлинскую автостраду, буйствовала снежная вьюга. Выезд крутой и сложный, я засомневалась, верное ли направление удалось избрать.
– Томек, что там должно быть? Ты ведь записал названия. Ей-Богу, не уверена, не едем ли мы на Берлин!
Появились указатели, я замедлила, читали с трудом, все залепило снегом.
– Господи, ничего подобного у меня нет! – всполошился Томек. – Такого названия здесь не должно быть! Куда мы едем?!
Ни один указатель не совпадал. Я продолжала ехать вперед – ничего другого не оставалось; что я видела в снежном вихре, не скажу – нельзя же выражаться. Впечатление такое, что я – единственная на всей трассе, и при мысли, что мы прем на Берлин, волосы на голове шевелились. До самой надписи «Государственная граница» я так и не была уверена, куда еду – в Польшу или в глубь ГДР.
Не помню, в котором часу оказалась на родине. В пункте таможенного контроля...
Кстати, расскажу еще кое-что – впечатления исторические. Я купила «опель» в ФРГ. Оказалось, ФРГ не признает ГДР, а посему ГДР не признает ФРГ. Из этого следует, в ГДР не признают фээргэвских автомобильных номеров. На границе, в Варнемюнде, от меня потребовали сменить номер на гэдээровский, всучив металлическую табличку с номером для замены.
От личного участия в очередном идиотизме я отказалась с помощью разъяренной фразы:
– Ich habe keine Instrumenten!
Сие означало, что у меня нет отвертки.
Кто прикрепил номер, не имею понятия, я к этому не притронулась и пальцем. По дороге я все намеревалась отвинтить этот бессмысленный номер и выбросить в кювет, а прикрепить нормальный номер, соответствующий регистрационному свидетельству! Не преследуй нас жуткие атмосферные условия, непременно выполнила бы этот финт. И готовилась поклясться: ничего знать не знаю – дали мне номер в Гамбурге согласно документам, и вообще, о чем речь? Простить себе не могу, что сперва гололед, а потом кошмарная метель не позволили осуществить творческие поползновения!
В таможенном пункте меня ждали Войтек и Ежи, не потому что так по мне соскучились, – опасались, не придется ли сразу платить пошлину. Войтек на всякий случай приехал с деньгами, а мой сын сопровождал его из удовольствия.
– Я тебя сразу узнал – не выключила дальний свет за шлагбаумом, – встретил меня дорогой ребенок.
– Вы все вписали в таможенную декларацию? – осведомился таможенник вежливо.
– Пожалуй, все, – неуверенно сообщила я. – Может, мелочи какие...
– Лезвия привезла? – оживился Войтек.
– Вот именно, забыла об этом... – обратилась я к таможеннику.
– А носки привезла? – осведомился Ежи.
– Ну вот, и об этом забыла.
– Рубашки привезла?..
– Заткнитесь! – яростно шипела я в сторонке.
Не собиралась провозить контрабанду, но как человек может упомнить все шмотье, скопившееся за год с липшим пребывания и работы в другой стране! Да еще рождественские подарки! Черт знает, не придерутся ли...
Никто не придрался, воцарилась всеобщая дружба, за руль сел Войтек. Томек перебрался назад, оберегать свой глобус – как бы Ежи его не помял. Гэдээровский гололед застрял во мне занозой, хотя в Польше виднелись повсюду лишь мощные снежные заносы и на некоторых участках дороги укатанный снежный покров.
– Медленней, – ярилась я. – Медленней, черт побери! Куда спешишь, поворот, скользко, мало тебе «шкоды»?! Медленней!!!..
Моя паника передалась сидевшим сзади, Войтек не выдержал общего хора, в Гожове Великопольском остановились на кофе, после чего мы с ним поменялись. Несмотря ни на что, все-таки я за рулем чувствовала себя уверенней.
В Варшаву мы добрались в полдень. Я провела за рулем без перерыва двадцать девять часов, доехала благополучно – на ослепительной лакировке ни царапины. Дала себе торжественную клятву неделю не садиться за руль. Ну и в тот же день отправили меня на Грохов за рыбой.
Тоска по родине и драгоценным близким в быстром темпе начала угасать.
* * *
Кажется, весь год пребывания дома между первой поездкой в Данию и второй преобладали события сугубо личные. Очередности не упомню, лучше в памяти сохранилось их значение. Прежде всего, в моей квартире печи заменили наконец электрообогревателями. Сподвигся на такое самопожертвование Войтек, инспирированный Аней еще до моего приезда. Аня придерживалась того мнения, что позитивные Войтековы чувства нуждались в доказательствах. Удалось-таки ей его убедить, по-видимому, еще нуждался во мне. Все установки были водружены руками спецов, и угольные мытарства наконец кончились.
Этот уголь, подводя итоги, можно сказать, отравил мне полжизни. Кроме того, что довольно дорого стоил, изводил вечной проблемой – кому носить. Геня, домработница, отказалась наотрез, носил Ежи, потом появился Войтек, и тут я призадумалась. Заставлять носить бедного тринадцатилетнего ребенка, обслуживая взрослого бугая, или пусть носит несчастный сожитель, обслуживая неплохо подросшего и распоясавшегося сопляка. Не разрешила противоречия, пошла на компромисс – носили оба, по очереди, а я старалась лишь следить более или менее за соблюдением справедливости. Электрическое отопление развязало мне руки.
Аня спровоцировала еще одну проблему касательно ребенка, то есть Ежи, в полной невинности сердца и без всякого злого умысла. Речь шла о земле для цветов. Знакомые, друзья и родные разделились на два лагеря, и между ними едва не начались военные действия.
Я всегда придерживалась мнения, а после Дании особенно, что дети должны немного зарабатывать на собственные нужды, не требовать с родителей, а своими силами обеспечивать себе мелкие развлечения и покупки. При нашем строе школьники не имели никаких шансов на самостоятельность, меня бесил этот деморализующий идиотизм, и в педагогических целях даже пыталась обеспечить некоторые возможности для Ежи.