И подумать только, сейчас мой младший сын ввязался в биржевое маклерство! Боже милостивый!..
Вскоре после возвращения из Дании я пережила престранную неприятность, смысла ее не уразумела, как это свидетельствовало о моем уме, уточнять не стану.
Разумеется, ко мне привязался финансовый отдел. Откуда машина. Я предвидела такую возможность, побунтовала немного еще в Дании, но предусмотрительно привезла всевозможные справки о заработках и оплаченных налогах, намереваясь все оформить разом. Удивилась только одному, почему интересуются горбунком?
– В чем дело, почему придираются ко мне, а не к тебе? – допрашивала я Войтека. – Ведь горбунок твой, ты его привез, и таможенный досмотр был на тебя, откуда же я?
Пробормотал что-то невразумительное, не разбери-поймешь, в финансовый отдел отказался идти наотрез. Вытащила я его силой. Уступил, сидел тихонько в уголке, будто вовсе его и нету, а я доказывала, что не занималась кражами по универмагам и не продавала государственных тайн, а честно заработанных денег мне хватило на два автомобиля. Приняли мои объяснения, но беседа протекала странно, разговаривали как еж с ужом, я ничего не поняла. Должны были спрашивать про «опель», при чем тут горбунок, к черту, и почему с горбунком не возник Войтек? Я попыталась спросить, он посоветовал не морочить голову. Оставила его в покое, и мы ушли из финансового отдела – в этом месте вовсе не хотелось провести остаток жизни.
В летний отпуск собрались по народным демократам, сначала на Залещики, через Румынию в Болгарию, Болгарию решили пересечь до Рильского монастыря и вернуться через Венгрию и Чехословакию. Раз уж собрались, хотелось увидеть как можно больше.
В Болгарии я решительно отказалась от отведенного нам «Интуристом» помещения – крепкий и стойкий запах чеснока физически не могла выдержать. Мы отыскали себе домик на самом краю Созопола, где почти не пахло, ванная выглядела вполне культурно, а хозяйка производила впечатление не только симпатичной, но и чистоплотной. Небольшой двор перед домом затеняла пергола из винограда, вьющегося по решетке, образовалась прелестная зеленая крыша.
В нескольких километрах к югу от Созопола мы открыли чудный пляж, огромный, идеально чистый, красивый и безлюдный – живой души не было. Удивилась я такой первозданности, пока не испытала ее на собственной шкуре. Полетела, выкупалась, разлеглась на песке.
Оказался вовсе не песок. Шесть километров пляжа толстым слоем усыпали измельченные раковинки. Прилипало это к коже накрепко, треклятых дробинок не смывала никакая губка, никакая щетка не брала, приходилось их сдирать пальцами или отскребать ножом, причем каждую крупинку отдельно, а прилипали они, будто впаивались, и через две недели на мне все еще красовались остатки эксперимента. От пляжа, однако, я не отказалась, только уселась на надувном матрасе, а увести меня отсюда уже нельзя было никакими силами, и все из-за раковинок. На базаре в рядах продавались бусы, материал для которых добывался отсюда в неограниченных количествах, я впала в безумие и решила сама создавать такие произведения, только еще красивее. Собирала маленькие целые раковинки, дырявила их датской портновской булавкой и каблуком пляжных туфель, если раковина ломалась, материала под рукой хоть отбавляй, в итоге создала несколько ниток бус, одну длиной метра в три. Войтек мог заниматься чем угодно. Меня всецело поглотили раковинки.
В Болгарии получила развитие и эпопея с уборными. Конечно же, я была потрясена уборными в Дании, даже самыми непритязательными, не говоря уже о гостиницах высшей категории, где в туалетах благоухало цветами и звучала тихая музыка. Добил меня Лангеланн с Русалочкой Андерсена. Отправилась я к Русалочке, под конец прогулки начала искать туалет. В Дании туалеты повсюду. В густой зелени заметила сперва керамическую крышу, потом выглянул прелестный домик, чуть ли не вилла, грустно подумалось, уж уборная-то наверняка не здесь, подошла – именно таки уборная. Эта вилла в парке – всего лишь санитарное сооружение.
Обслуживающего персонала в домике не было видно, а в помещении так идеально чисто – садись на пол и с аппетитом ешь обед. Проблема уборных незаметно угнездилась во мне и начала пускать побеги.
В Болгарии – да, ванна, элегантный унитаз. Но в первый же день хозяйка попросила нас не бросать в унитаз туалетную бумагу, потому как засоряется. Советского Союза я тогда еще не знала и потому не поняла, о чем говорит болгарка. А что же, Господи помилуй, делать с туалетной бумагой?.. Использованной?!!!.. Спрятать в сумочку и забрать с собой?!..
Нет, бросить в мусорную корзинку. Господи спаси! Я недоверчиво осмотрелась, пощупала туалетную бумагу, вроде нормальная, в воде расползется, о засоре и говорить нечего. За две недели ни разу не исполнила просьбу, не по злобе, просто машинально, привычка, и ничего не засорилось, до самого конца все функционировало нормально. Маленький уголок мозга зафиксировал эту несообразность.
В дальнейшем путешествие разнообразили лишь мелочи. В Будапеште на острове Святой Маргерит мы у какого-то шведа свистнули ниппель с колеса. Наш пропал без вести еще в Варшаве, купить невозможно, поехали без ниппеля, на острове Святой Маргерит горбунок шведа стоял искушающе рядом, мы решили доукомплектоваться за счет шведа. Кражу осуществлял Войтек, я торчала на стреме. Угрызений совести мы не испытывали, primo, швед купит капсюль у себя без проблем, secundo, капсюль дешевый. Мы бы охотно оставили ему деньги, да не было нужной валюты.
Вот уж поистине краденое пользы не приносит, в Польше ниппель опять слетел где-то в ржаном поле. Войтек искал его долго из уважения к преступлению, но не нашел, а позже обнаружилось – одна лапка в золотнике деформировалась и не держит.
В Бухаресте мы умудрились потерять машину. Поставили ее где-то в старой части города и, не взглянув на название улицы, отправились осматривать город пешком. Разыскали наш транспорт лишь через четыре часа, причем последний час Войтек искал один, я уже отреклась от имущества, твердо убежденная – моя жизнь стоит больше, чем подержанная машина. Меня хватило лишь на то, чтобы сидеть в тени и стараться не испустить дух.
В Братиславе познакомилась наконец с двумя чудесными женщинами – Хилдой Холиновой и Ханой Лерховой, переводившими на словацкий мои первые книги. За переводы получила много денег и спустила в народной демократии весь свой гонорар, обменивать на злотые не имело никакого смысла. В Праге пошла покупать туфли, поэтому натянула чулки. В подъеме стопы была царапина меньше булавочной головки, я и не заметила ее, а когда вернулась из города и сняла чулки, кровь брызнула в потолок – с чулком сорвала микроскопический кусочек кожи с ранки. В полном недоумении я сидела и держала ногу в ванне под холодной водой, а Войтек подкупал горничную, чтобы не доносила о совершенном преступлении. Позже узнали: в то лето в Чехословакии свирепствовала тропическая жара и давление вытворяло странные штучки.
Жарища не спадала все время, люди изнемогали, как выглядел таможенный досмотр, просто не помню, и почему всегда жалуются на таможню? По пути мы выкупались в реке, возможно в Дунае, чуть полегчало. Двинувшись дальше на свой манер, Войтек наткнулся в лесу на пенек. Повреждений вроде никаких.
– Ладно, – констатировала я. – Всего лишь пенек. В такую погоду можно и в дерево врезаться.
– Ты права, меня так и подмывало протаранить весь этот лесок.
Ни на одной границе ни разу не потребовали открыть багажник. Никого не интересовали наши вещи. Открыть багажник попытались мы сами уже в Варшаве, тогда и выяснилось, пенек таки свое дело сделал, что-то перекосилось, багажник открыли только на станции техобслуживания.
А теперь я снова переставлю очередность событий, просто мне как раз вспомнилось: мое новогоднее невезение несколько изменило характер.
На Новый год мы собрались в Казимеж, в Дом Союза польских архитекторов, сразу после моего возвращения, то есть явно перед летним отпуском. В тот самый Новый год у меня был шифоновый шарф, купленный в Копенгагене, значит, точно вернулась из Дании, ибо после второго возвращения уже никаких Новых годов с Войтеком не встречала.