Счастье, конечно, не в деньгах, да уж очень они облегчают жизнь...
На Аматер ездила не только на бега, занесло меня и к зубному врачу, намаялась я с зубом, врагу не пожелаю. Дантист по имени Марыся, полька, натурализованная в Дании, наша с Алицией приятельница, по своей воле и охоте придралась к моему зубу, тому самому, допекавшему меня во время работы над сценарием. Тогда зуб спасти не удалось, убили нерв, зуб потемнел. Марыся уперлась задними лапами – надо поставить коронку, ибо мою неземную красоту безобразит темный зуб, да еще, того и гляди, сломается, – короче, без коронки не жить! И не откладывать, делать немедленно! Заморочила меня Марыся, и я согласилась.
Она работала в стоматологическом кабинете по дороге на ипподром, так что устроилась я даже с удобствами. Примерку коронки делала трижды, всякий раз предлагая наркоз, но я твердо стояла на своем и дважды выдержала по живому, в третий раз сдалась. Железный зуб, вбиваемый в десну, перестал мне нравиться. В ожидании окончательного произведения искусства от зубного техника она дала мне временную коронку, упорно не желавшую держаться – то и дело застревала в хлебе или вылетала из пасти при каждом чихе. Я носилась с ней как с писаной торбой – ловила на столе, подхватывала на лету и вообще на почве этой стервы заработала невроз. Окончательную коронку подгоняли тоже трижды – «третий раз не миновать» сделалось моим девизом, наконец в последний раз коронка села отлично.
– Давай испробуем новое изобретение, – соблазнила меня Марыся. – Новый клей, держит намертво, ты первая испробуешь...
Облегчение я испытала беспредельное, наконец-то моя родная челюсть стабильна и неподвижна, чихать могу вволю. Два дня прошло, на третий день зараза в пасти начала шататься.
И как я замертво не свалилась от ужаса, не понимаю. Две остановки проехала полумертвая, стараясь не дышать и хоть как-нибудь выйти из ступора. Вылетела из транспорта, чуть не ломая руки и ноги, помчалась в больницу, держась за щеку, стеная и с безумием во взоре. Марыся расстроилась.
– Черт с ним, с изобретением, – рассердилась она. – Поставим на обычный традиционный цемент, а мой шеф пусть катится к черту!
Цемент, как ни говори, материал строительный, а потому меня полюбил – через пятнадцать лет зубной врач не отличил коронку от моих зубов. А что пережила, все мое, потому как, закончив дело, Марыся меня напутствовала:
– Теперь будет держаться, только не грызи сухарики или яблоки...
– Иисусе Христе!.. Яблоки!..
– Яблоки исхитрись откусывать коренными зубами, а не передними, – ворчливо посоветовала Алиция, когда я сообщила ей о моей трагедии. – Не слушай глупостей, Марыся делает отлично, а говорит невесть что. Ну уж орехи, пожалуй, коли щипцами, а не зубами...
A propos о зубах, давненько я не делала отступлений, посему воспользуюсь случаем и расскажу об одном пане, ехавшем в Варшаве на трамвае. В давке пихнули его на ступени, успел схватиться за поручень, на ногах устоял, а вставная челюсть у него вылетела на проезжую часть и прямо под машину, водитель от неожиданности так дернулся, что едва аварию не устроил.
У Алиции тоже был вставной зуб где-то сзади. Однажды мы собрались из дому, на улице она вдруг остановилась.
– Послушай, я не одета! – нервно пожаловалась она.
Я осмотрела ее – все на месте.
– Не вижу... Что ты не надела?
– Зуб забыла!
При следующем драматическом эпизоде меня не случилось, знаю по ее рассказу. Присутствовала на каком-то роскошном приеме, чихнула, вставной зуб выпал в суп.
– Господи Боже! – исполнилась я сочувствием. – И что ты сделала?
– Да ничего особенного. Конечно, достала зуб из супа – я ведь очень к нему привыкла...
Все тот же Амагер чуть не доконал меня во время приезда моего сына.
Приехал Ежи, само собой разумеется, в каникулы. Перед его приездом меня вдруг что-то кольнуло – полетела и купила медицинскую страховку. До сих пор ни про какие болезни думать не думала и медицинскими страховками голову себе не морочила. А тут вдруг напало: ни с того ни с сего помчалась и заплатила какую-то небольшую сумму. Страховка начиналась с определенного числа – через две недели.
Ежи приехал с больной рукой, приехал на четыре дня раньше, в пятницу, а страховка начиналась со вторника. До приезда ко мне жил в Подгуже, где перебросал вилами навоз, добровольно, никто его не неволил. На ладони натер волдырь, загноилось, местный пан доктор вскрыл и оставил как есть. Надрез быстро зарос, гной не имел выхода, началось воспаление. Ребенок приехал в пятницу еще в приличном состоянии, а в субботу вечером температура подскочила, по руке к плечу поползли красные полосы. Езус-Мария, я чуть сознание не потеряла, впереди воскресенье, в воскресенье Датское Королевство не функционирует, просто не существует, расслабляется на уик-энде, и привет! Ждать до понедельника... а вдруг ребенок умрет!..
Как продержались воскресный день, вообще не помню. Я напилась успокоительных, Ежи меня утешал, торжественно обещая не умирать, обещание выполнил, выжил, в понедельник утром полетели с ним в больницу – его отправили сразу же на вскрытие. Пришлось не только вскрывать, но и чистить от гноя рану и лечить антибиотиками. Операцию делали под местным наркозом, ребенок оставался в полном сознании, сквозь сжатые зубы говорил мне по-польски:
– Мать, что эти мясники делают, «Трибуну люду» в рану запихивают? Черт бы их побрал, держи меня за другую руку, а то я этому палачу двину по морде. Больница здесь или газетный киоск, откуда у них столько макулатуры?!..
Пожалуй, я произвела плохое впечатление и возбудила недоброжелательное отношение персонала: стоя над тяжело больным ребенком, не плакала, а нервно хихикала. Пан доктор с упреком информировал меня – успели мы буквально в последнюю минуту. И тут я с ужасом вспомнила: до войны такое заражение не лечили – или отрезали руку, или человек умирал. Я совсем раскисла и решила на ребенке не экономить.
На перевязки мы ходили ежедневно в течение недели, возвращались домой с галлоном грейпфрутового сока, медицинская страховка началась со вторника, за понедельник заплатила девяносто четыре кроны, дальше лечение шло даром, а стоило пятьсот сорок крон. Провидение позаботилось о моих финансах, так что могла побаловать ребенка.
Мы отправились за покупками, и, сдается, я достигла высот материнского самопожертвования.
Из-за нетипичных размеров моих детей знали уже во многих магазинах не только Варшавы, но и Европы. Продавец в Magazin du Nord [33] взглянул на меня, взглянул на сына и радостно изрек:
– Ах, так вот он, молодой человек, для которого вы покупали все такое дли-и-и-и-инное два года назад?
И опять мы покупали дли-и-и-и-инное. Роберт предъявлял бешеные требования, кончал гимназию Рейтана, уровень обучения высокий, и контингент учеников – сплошная золотая молодежь. За пятерку в конце года некий папаша купил сынку машину;плохой пример заразителен, Ежи тогда тоже потребовал было машину от меня.
– А кто купил машину, дитятко, папаша или мамаша? – осведомилась я ехидно.
– Папаша.
– Вот и отправляйся к папаше, пусть он и купит.
Дитятко тогда заткнулось. А тут усмотрело возможность сравнять счет и потребовало одеяний юного лорда. Покупка брюк породила цунами – расточительность расточительностью, но на портки за тысячу пятьсот крон у меня денег не было, а более дешевые имели неприемлемые недостатки, поначалу еще тихо, но с призвуками яростного рыка мы обсуждали недостатки гардероба.
– Мешок на заднице! – шипел мой сын. – Кубометр картошки можно засыпать!
– Отваливай от этой стойки! – рекомендовала я, скрипя зубами. – Тут от восьмисот и выше! Я здесь банков не граблю! Вон туда гляди!
– А там одно дерьмо! Не буду носить!
Примерил не менее двадцати пар брюк, в каждой
что-нибудь да не так, и когда в последних брюках, идеально сидевших, не по вкусу пришлись шлёвки – узки, видите ли, для модного ремня, – я психанула, давая себе ясный отчет: еще секунда, и совершу детоубийство. Мы зверски поссорились, я заявила: нет так нет, может ходить без порток, за эти деньги шедевра ему не рожу. Ребенок сквозь стиснутые зубы поносил капиталистический строй вообще и Датское Королевство в частности. С кровавым туманом в глазах я повернулась, чтобы уйти, и вдруг во мне что-то сломалось.