Будут решать "мудрецы" (в "Республике" Платона).
Если "политика" и "политики" так страстно восстали против религии, поэзии, философии: то ведь давно надо было догадаться, что, значит, душа религии, поэзии и философии в равной степени враждебна политике и пылает против нее... Что же скрывать? Политики давно "оказывают покровительство" религии, позволяют поэтам петь себе "достойные стихосложения", "гладят по головке" философов, почти со словами - "ты существо хотя и сумасшедшее, но мирное". Вековые отношения... У "политиков" лица толстые, лоснятся... (почти все члены Г. Думы - огромного роста: замечательно!! Лошадиная порода так и светит из существа дела, "призвания"...) Но не пора ли им сказать, что дух человеческий решительно не умещается в их кожу, что дух человеческий желает не таких больших ушей; что копыта - это мало, нужен и коготь, и крыло. "Мало, мало!" "Тесно, тесно!" Вот лозунг, вот будущее.
Но "переспорить" всех политиков решительно невозможно - такая порода.
Нужно со всеми ими - согласитъся!
Тогда их упругие ноги (лошадиные) подкосятся; они упадут на колени, как скакун с невозможностью никуда бежать, с бесцельностью бежать. "Ты меня победил и, так сказать, пробежал все пространства, не выходя из ворот". Тогда он упадет.
* * *
"Перемена, перемена"... "изменчивость, изменчивость" жалуются.
Столпообразные руины...
не замечая, что эта "изменчивость" входит в самый план мира... В самом деле, "по эллипсисам", - все "сбивающимся в одну сторону" от прямой линии, все "уклоняющимся и уклоняющимся" от прежнего направления, - движутся все небесные светила. И на этом основано равновесие вселенной. Самые "лукавые линии" приводят к вечной устойчивости. Не наблюдали ли вы в порядке истории, что начала всех вещей хороши... Прекрасно "начинались" папы*, когда в лагерь гуннов, к Атилле, они спешили, чтобы, поклонившись варвару, остановить поток полчищ перед ветхими, бессильными, но осмысленными старым смыслом городами Италии. Прекрасно волновалась реформация... Революция в первых шагах - какой расцвет, рассвет... Да не хорошо ли начало всякой любви... И любви, и молитвы, и даже войны. Эти легионы, текущие к границам отечества, чтобы его защитить, - как они трогательны...
Но представьте-ка войну "без конца", - влюбленность, затянувшуюся до 90 лет, папство без реформации, реформацию без отражения ее Тридентским собором...
И вот вещи "сгибаются на сторону" ("эллипсис" вместо "прямой линии"), "лукавят", "дрожат"... Вещи - стареют!!. Как это страшно! Как страшна старость! Как она и, однако, радостна, - ибо из "старости"-то все и юнеет, из "старости" возникает "юность" (устойчивость эллиптических линий)... Юная реформация - из постаревшего католицизма, юное христианство - из постаревшего язычества, юная... новая жизнь, vita nova - из беззубой политики... Так я думаю, так мне кажется. Тут (нападение на меня Струве*, укоры и других) привходит мой "цинизм", "бесстыдство". Однако оглянитесь-ка на прошлое и вдумайтесь в корень жизни. С великих измен начинаются великие возрождения.
In nova fert animus1.
Тот насаждает истинно новый сад, кто предает, преда-тельствует старый, осевший, увядший сад... Глядите, глядите на удивительные вещи истории: христиане-воины "бесстыдно изменяют твердыням Рима", бросая равнодушно на землю копье и щит, - Лютер "ничего не чувствует при имени Папы и нагло отказывается повиноваться ему"... Певец ведь вечно "изменяет политике". Люди прежнего одушевления теряются, проклинают, упрекают в "аморализме", что есть в сущности "измена нашей традиции", "перерыв нашего столбового (наследственного) дворянства". Клянет язычник христианина, католик лютеранина и глубже и основнее всего - политик клянет поэта, философа, религиозного человека. Хватают "за полы" бесстыдных. Бессильно. Это Бог "переломил через колено" одну "прямую линию" истории, и, бросив концы ее в пространство, - повелел двигаться совсем иначе небесному телу, земле, луне, человеческой истории. "Мы же в руках Божиих* и делаем то, что Он вложил нам" ...и своею правдою, и своею неправдою, и своими качествами, и своими пороками даже, без коих "согнуться в складочку" не смог бы эллипсис, а ему это "нужно"... Великая во всем этом реальность: и "да будет благословенно имя Господне вовек*".
(размышляя о полемике со Струве).
1 К новому влечет душа* (лат.).
* * *
8-ми лет. Мамаша вошла в комнату.
- Где сахар?
На сахарнице было кусков пять. Одного недоставало.
Я молчал. Сахар съел я.
Она бурно схватила Сережу за белые волосы, больно-больно выдрала его. Сережа заплакал. Ему было лет 6. Я молчал.
Почему я молчал? Много лет (всю жизнь) я упрекал, как это было низко; и только теперь прихожу к убеждению, что низости не было. Ужасная низость как бы клеветы на другого, получается в материи факта, и если глядеть со стороны. Но я промолчал от испуга перед гневом ее, бурностью, но не оттого, что будет больно, когда будет драть. Боль была пустяки. Она постоянно сердилась (сама была несчастна): а именно, как ветер сгибает лозину - гнев взрослого пригнул душонку 8-ми лет. У меня язык не шевелился.
Зато добрый поступок с Сережей. Мы бежали от грозы, а гроза как бы гналась за нами. Бывают такие внезапные, быстрые грозы. Сперва потемнело. Облако. Дом далеко, но мы думали, что успеем. Полянка с бугорками. Вдруг брызнул гром: и мы испуганно кинулись бежать.
Бежали, не останавливая шагу.
Еще бежали, бежали. Я ужасно боялся. "Ударит молния в спину". Сережа был сзади, шагах в четырех. Вдруг он стал замедлять бег.
Я оглянулся. И не сказал - "ну". Остановился. И чуть-чуть, почти идя, но "не выдавая друг друга молнии", пошли рядом.
* * *
Бодро, крепко:
- Ну, -Варя. Сажусь писать.
- Бог благословит! Бог благословит! И большим крестом клала три православных пальца на лоб,грудь и плечи.
И выходило лучше. Выходило весело (хорошо на душе).
(все годы).
Много лет спустя я узнал ее обычай: встав на 1/2 часа раньше меня утром, подходила к столу и прочитывала написанное за ночь. И если хорошо было (живо, правдиво, энергично, - в "ход мысли" и "доказательства" она не входила), то ничего не говорила. А если было вяло, устало, безжизненно, она как-нибудь в день, между делом, замечала мне, что "не нравится", что я написал, иногда - "язык заплетается". И тогда я не продолжал. Но я думал, что она как-нибудь днем прочла, и не знал этого ее обычая, - и узнал уже во время последней болезни, года 3 назад.
* * *
В грусти человек - естественный христианин. В счастье человек естественный язычник.
Две эти категории, кажется, известны и первоначальны. Они не принесены "к нам", они - "из нас". Они - мы сами в разных состояниях.
Левая рука выздоравливает и "просит древних богов". Правая заболевает и ищет Христа.
Перед древними нам заплакать? "Позитивные боги", с шутками и вымыслами. Но вдруг "спина болит": тут уж не до вымыслов, а "помоги! облегчи!" Вот Юпитеру никак не скажешь: "Облегчи!" И когда по человечеству прошла великая тоска: - "Облегчи", - явился Христос.
В "облегчи! избави! спаси!" - в муке человечества есть что-то более важное, черное, глубокое, м. б., и страшное, и зловещее, но, несомненно, и более глубокое, чем во всех радостях. Как ни велика загадка рождения, и вся сладость его, восторг: но когда я увидел бы человека в раке, и с другой стороны - "счастливую мать", кормящую ребенка, со всеми ее надеждами, - я кинулся бы к больному. Нет, иначе: старец в раке, а хуже - старуха в раке, а по другую сторону - рождающая девица. И вдруг бы выбор: ей - не родить, а той - выздороветь, или этой родить, зато уж той - умереть: и всемирное человеческое чувство воскликнет: лучше погодить родить, лишь бы выздоровела она.
Вот победа христианства. Это победа именно над позитивизмом. Весь античный мир, при всей прелести, был все-таки позитивен. Но болезнь прорвала позитивизм, испорошила его: "Хочу чуда, Боже, дай чуда!" Этот прорыв и есть Христос.
Он плакал.
И только слезам Он открыт. Кто никогда не плачет - никогда не увидит Христа. А кто плачет - увидит Его непременно.
Христос - это слезы человечества, развернувшиеся в поразительный рассказ, поразительное событие.