— Хозяйственный ты мужчина, Линчук. Завидую я твоей жене, — сказала я. — А оперу так и надо, он еще свой стол не заработал. Пусть побегает, побурлит немного, ему полезно.
Я закуталась в дубленку и позвонила дежурному по прямому телефону.
— Это Юмашева. Где ваш жалобщик? Приведите его ко мне.
Пока Линчук возился с чайными принадлежностями, обходясь с замызганной посудой, словно китайский специалист по чайной церемонии, я обзавелась записями.
Выписала в блокнот фамилию заявителя и долго качала головой, раздумывая, как лучше записать — полное имя или сокращенное. Имя звучало гордо — Иннокентий Игнатьевич. Покачав головой, я все-таки поставила инициалы, в глубине души надеясь, что мне удастся убедить Иннокентия Игнатьевича отказаться от его бесплодных и никому не нужных жалоб. Хотя с таким именем люди, наверное, рождаются упрямые и от своих навязчивых идей редко отступают без долгих и продолжительных боев.
Дверь кабинета резко распахнулась. Твердым шагом прямо к «моему» столу промаршировал высокий старик. Высокий, жилистый, несгибаемый, как жердь, Иннокентий Игнатьевич не производил впечатления выжившего из ума старика. Наоборот, честный взгляд серых глаз, спрятавшихся за кустистыми бровями, гармонировал с твердой поступью и прямой осанкой.
— Присаживайтесь, Иннокентий Варфоломеевич, — засуетилась я, выскакивая из-за ободранного оперского стола. Не знаю почему, но я всегда путаю имена и отчества — самые простые и незамысловатые. От страха, наверное, может, от волнения. В моей профессии недопустимый недостаток, но что поделаешь… В тот миг, когда я произношу чужое имя, мне оно кажется пустым звуком.
— Игнатьевич! — прогремел старик.
— Что? — Я потрясла головой, сгоняя трубный глас со своих ушей.
— Игнатьевич я, Иннокентий Игнатьевич! — трубил старик, гневно сверкая очами из-под нависших бровей.
В это время с боевыми криками в кабинет ворвался позорно изгнанный мной незадачливый парнишка-оперок из местных. Парнишка подскочил к столу, за которым я восседала, и схватился за шаткий стул. Второй рукой он оперся на стол. Стул оскорбительно затрещал, угрожая рассыпаться от резких движений. Полы длинного пальто артистично развевались в такт резким телодвижениям опозоренного мной парнишки.
Я схватилась руками за край стола и вытаращила глаза. В кабинете стоял гул, вмещающий в себя трубный глас Иннокентия Игнатьевича, тонкий визг разъяренного парнишки, играющего подряд все роли Микки Рурка, непонятное бормотанье спокойного Линчука с чайником в руках и бурное гоготанье оперативников, сбежавшихся посмотреть бесплатное представление. Оперативники толпой стояли в коридоре, облепив открытую дверь, и откровенно веселились, забыв на некоторое время свои дела и заботы.
— Молчать! — сказала я.
Сказала тихим голосом, почти шепотом. В такой ситуации орать нельзя. Повышенный голос только накаляет обстановку. А пониженный тон вызывает интерес, и эмоции уступают место здравому смыслу.
— Молчать! — шепотом добавила я и нажала кнопку звонка дежурного по управлению. — Быкова ко мне! Скажи — Юмашева требует.
И все стихло. Замолчал Иннокентий Игнатьевич, оперативники, Линчук и даже визгливый парнишка в длиннополом пальто. Он припал к столу всем телом и застыл в страдальческой позе.
Быков Александр Васильевич — начальник тихвинской милиции. Полковник милиции. Его предупредили, что в командировку с проверкой приедет Юмашева, то есть я, и он в страхе ждал в своем кабинете, когда я нагряну прямо к нему.
Увидев испуганное лицо Быкова за спинами хохочущих втихомолку оперативников, я громко крикнула:
— Александр Васильевич! Почему не создана рабочая обстановка? Вас же предупредили о моем приезде.
— Гюзель Аркадьевна, пожалуйста, в мой кабинет. Я освободил вам мой кабинет. Зачем вам здесь мучиться? Тут холодно. — Быков протолкнулся сквозь тесную толпу и вежливо склонился над столом. Настоящий полковник!
— Не пойду! — сказала я. — Я хочу здесь замерзнуть! Как в тундре. Оперативнику предоставьте рабочее место. Я буду работать здесь. Прикажите сотрудникам разойтись по рабочим местам. Немедленно!
Толпа незаметно рассеялась, забрав с собой тихо подвывающего парнишку-оперативника.
В первый раз в жизни ему досталась крапленая карта, а он не был готов к игре.
«Оперов надо учить, иначе от них никакого толку не будет, — подумала я, успокаивая разбушевавшуюся совесть. — Из щенка должен вырасти охотничий пес! А щенка натаскать надо!»