Корма Audacious покрылась водой, команду перевели на Olympic. Благодаря исключительно искусным и лихим действиям командира и личного состава удалось в столь свежую погоду отвести поврежденное судно на 15 миль от места аварии, но на этом все и кончилось. В 21 час, после двенадцатичасовой борьбы и на полпути до гавани, Audacious быстро пошел на дно.
Сохранив все главные боевые единицы от всяких попыток атак неприятеля в течение трех первых критических месяцев войны, адмирал Джеллико по несчастному стечению обстоятельств потерял теперь один из лучших своих кораблей. Вряд ли можно было предполагать, что немцы поставили заграждение у островов Тори, наперед зная о том, что Гранд-Флит туда пойдет; еще более сомнительно, что это заграждение ставилось вообще против Гранд-Флита — в таком случае его следовало бы поставить к западу от Longh Swilly.
В данном случае немцы заслуживали выпавшего на их долю счастья еще меньше, чем адмирал Джеллико — постигшего его несчастья, но приходилось считаться с необходимостью его скрыть. Сообщая о гибели корабля, адмирал вновь настойчиво просил не оглашать случай в печати. Общее положение в то время особенно сильно подтверждало такую необходимость. События в Бельгии достигли наивысшего напряжения. В этот день открыли Ньюпортские шлюзы, немцы совершали отчаянные усилия прорваться к Кале, через 48 часов вопрос должен был решиться, и, казалось, наступило время немецкому флоту попытаться напасть на силы адмирала Худа. В Адмиралтействе считали возможным избежать огласки несчастья в течение недели или десяти дней — не более, учитывая, что на Olympic было слишком много свидетелей, подобно случаю в русско-японскую войну с броненосцем «Яшима». Недельного срока было достаточно, но сам факт сокрытия несчастья от населения настолько противоречил всем английским понятиям и традициям, что Адмиралтейство не решилось этого сделать без согласия кабинета министров.
В конце концов дело сводилось к вопросу не только чисто военному, но и высшей политики. Известие о блестящем успехе немцев против флота Великобритании могло повлиять на обстановку в нежелательном для министерства иностранных дел смысле. В Константинополе борьба между представителями союзников и представителями Центральных держав к этому времени достигла своего апогея. Германия делала все возможное, дабы втянуть Турцию в войну; военная немецкая миссия с приходом «Гебена» заняла доминирующее положение у турецкого правительства, и наш посол сообщал, что турки верят исключительно только в успехи немцев. Всякое новое известие в пользу немцев могло легко порвать ту ниточку, на которой держался усилиями союзных представителей нейтралитет Турции. Сэр Луне Маллет, наш посол в Константинополе, писал два дня спустя в министерство иностранных дел, что решение Порты зависит от событий на театре военных действий, но что австрийское и германское влияние достигло своего максимума. Подобные обстоятельства с очевидностью показывали необходимость как можно дольше скрывать нашу потерю, и 28 октября адмирал Джеллико был уведомлен, что, принимая во внимание позицию Турции и общую военную обстановку, известие о потере Auduciaus в настоящее время не будет опубликовано.
Таким образом, только во имя интересов государства было санкционировано отступление от освященного веками обычая, отступление, столь ненавистное общественному мнению. То, что положение дел в Турции оправдывало его, совершенно очевидно подтвердилось через два дня.
Хотя великий визирь и большинство оттоманского правительства выступали до последнего момента за сохранение нейтралитета, руки их оказались связанными старинным прусским политическим ходом — фальшивой телеграммой.
Подробности постановки заграждения, от которого погиб Auducious, оставались в течение некоторого времени тайной. Лишь в самом начале 1915 года стало известно, что заграждение поставил вспомогательный крейсер «Берлин» (17 000 тонн, пароход Северо-Германского Ллойда), в августе оборудованный в качестве заградителя. Впервые «Берлин» вышел из Вильгельмсхафена в конце сентября, но, приближаясь к Naze, с далекого расстояния рассмотрел несколько английских военных судов, крейсировавших там в ожидании возвращающихся от Скагеррака наших подводных лодок, и вернулся обратно. Вторично он вышел 14 октября. На сей раз он шел якобы с двумя подводными лодками, но если это было действительно так, то он не мог бы избежать «сетей», расставленных к тому времени адмиралом Джеллико. Ничто не может служить лучшей иллюстрацией тем трудностям, перед лицом которых был поставлен наш главнокомандующий флотом, как то удивительное счастье, которое сопутствовало крейсеру в его рискованном предприятии.