— Есть ли гарантия, что второй ствол чистый будет?
— А-а-а, вон ты о чём. Есть гарантия.
Он наклонился ко мне и, обдавая алкогольными парами, прошептал прямо в ухо:
— Есть маза. Прямо от узбеков. Горячая тема, из Афгана завозят. Смекнул? Знаешь, чё там за замес сейчас?
— Знаю, — кивнул я. — Так это с армейских складов? С трофейных?
— Тихо ты, не ори, — рыкнул он и внимательно осмотрелся по сторонам.
Но шайка-лейка отрывалась в праздничном режиме, слушая Вилли Токарева.
Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
А ты не вейся на ветру…
— Тогда мне ещё кое-что надо будет. Бесшумные, с глушаками. И пару-тройку револьверов.
— Ты в киллерá что ли податься решил? — опешил Сапфир.
— Пусть будет, — пожал я плечами. — Жизнь длинная, мало ли что. Запас карман не тянет. И тебе хорошо. С одной стороны, лавэ поднимешь, а с другой, заработаешь на будущее репутацию.
— Так может и калашей прикупишь? — усмехнулся он. — Или гранатомётов?
— Пока нет, а потом увидим.
Он захохотал и снова наполнил свою немаленькую рюмашку.
В понедельник утром меня вызвала Ткачиха, практически сразу, как я зашёл в отдел.
— Жаров! — хмуро и не реагируя на моё приветствие начала она. — Ты что опять натворил?
— Натворил? — усмехнулся я. — Много чего. Даже и не знаю, что именно вас занимает, Зинаида Михайловна.
Она набрала воздуха, и грудь её всколыхнулась:
— Не паясничай. Отвечай по существу.
— Дядя Эдик опять? — участливо спросил я.
— Я же сказала, не паясничай!
Я молча развёл руками. Она смотрела в упор и ждала, когда я что-нибудь скажу, но я не говорил и тоже ждал, что скажет она. Я, конечно, догадывался, о чём речь, но нарушать правила игры и открывать свою догадку не торопился. Бубнило радио.
Отмечая праздник советской прессы в знаменательный год ленинского юбилея, мы с гордостью говорим о её неизменной верности великим традициям, заложенным Владимиром Ильичом. Принципы партийности и народности, правдивости и принципиальности, последовательности в отстаивании коммунистических идеалов и дела мира составляют основу деятельности коллективов газет, журналов, издательств…
— Из милиции звонили, — мрачно сказала Зинаида, нарушая повисшую паузу. — Из уголовного розыска.
— Что-то случилось?
— Вот, я бы это и хотела у тебя выяснить. Ведь это тебя приглашают на беседу. В уголовный розыск!
«Уголовный розыск» она выделила интонацией, украсив театральным драматизмом.
— И что им от меня надо? Может в ОБХСС?
— Типун тебе на язык, — нахмурилась моя начальница. — Говорю же в уголовный розыск. Это что надо было сделать, чтобы такое «приглашение» получить, а? Говори, что ты там устроил? Пьяную драку, небось?
— Не знаю, Зинаида Михайловна, — помотал я головой. — Даже и в толк не возьму…
— Безответственность какая! А обо мне ты подумал?
— В каком смысле? — искренне удивился я.
— А что скажет дядя Эдик, если тебя упекут? Что я не уследила? Что грош мне цена? Что?
— Что он скажет? Не знаю. Только с чего бы меня упекли? Не понимаю…
— Не понимает он! — с горечью констатировала начальница. — Привык только о себе думать. Уйди с глаз долой, а в обеденный перерыв поезжай в ГУВД. Понял меня? Всё, ступай, работай.
Вызывала меня майор Закирова. Содержание разговора и суть её вопросов были мне известны заранее. Сюрприза не было. Но когда формальная сторона дела была отработана, я спросил, знает ли Ирина такого кента, как Сирота.
— Знаю, вообще-то, — кивнула она. — А тебе-то что за дело?
— А ты не хочешь его прищучить? — продолжил я, игнорируя её вопрос.
— Может, и хочу, — пожала она плечами. — Только, повторяю, что тебе за дело? Ты сам откуда его знаешь? С криминалитетом якшаешься?
— Ну, я его не знаю, честно говоря, просто слышал кое-что, вот и идейка появилась. Так как, рассмотришь?
— Ну, — неохотно кивнула она.
— Может, поужинаем вместе?
— Нет, невеста ревновать станет. Я чужому счастью мешать не привыкла, так что говори сейчас.
— Ир, ты обиделась что ли?
— Какая тебе Ира, не наглей, ты тут вообще подозреваемый, так что не дёргайся.
— Ир, ну хорош. Мы же взрослые лю…
— Так, Жаров, — равнодушно перебила она, — или говори, или вот здесь ставь подпись и уматывай. Родственников твоих коллеги из Москвы опросят.
— А подробностей о Зубатом нет?
— Нет.
— Или есть?
— Или есть.
— Ну, блин, расскажи.
— Не положено.
— Ты почему злая такая?
— Не хамей. Я представитель закона, ясно? А ты кто?
— Друг твой. Сердечный.
— Таких друзей… — она помотала головой. — С такими друзьями и врагов не надо. В реанимации Зубатый. Если помрёт, на него всё повесят и конец шараде. А если выживет, возможны варианты. Так что пока ничего не ясно. Понял?
— Понял.
— Ну, и молодец, раз понял. И ещё пойми, я ради того, чтобы задницу твою прикрыть подставляться не буду.
— Да понял я, понял.
— Ну, тогда подписывай и вали.
— А Сирота? — развёл я руками.
— А что Сирота? Я уже объяснила, если есть что сказать, говори.
— Я знаю, что у него будет на руках пушечка с длинным кровавым следом.
— И? — пренебрежительно подняла она брови.
— Если его накрыть с этой пушечкой, можно законопатить и ещё раскрутить попытаться по…
— Херня, — отрезала она. — Это как Аль Капоне за налоги сажать. Это не ко мне, понял? Мне реальное дело нужно, а не этот детский сад. Он отопрётся в два счёта, и буду я оплёванная ходить с пушечкой твоей. Зашибись предложение. Молодец, Саня. Но нет, иди, думай ещё. Надумаешь, тогда приходи. Или я к тебе.
Она усмехнулась.
— Ир…
— Не иркай, я сказала, не в ресторане пока. Здесь я товарищ майор, ясно?
— Ясно, ясно…
— Всё. Свободен.
— Ну, ладно… — я поднялся со стула. — Досвидос.
— Досвидос? — удивилась она.
— Вот именно. Досвидос.
Думать ещё, значит… С Сиротой надо было что-то делать, потому как, судя по словам Сапфира, он должен был в ближайшее время объявиться. На следующий день после встречи с его псами ничего не произошло. Думать, что они решили оставить меня в покое было глупо, значит в ближайшее время должны были прийти какие-то вести.
Я вернулся на фабрику и уселся за свой стол в отделе, размышляя не о поставках оборудования и материалов, а о том, что мне делать с Сиротой и о том, как подступиться к следующему делу. В комнату вошла Ткачиха. Она остановилась на пороге и обвела взглядом присутствующих.
Остановившись на мне, она махнула рукой.
— Жаров, иди сюда.
Я поднялся. Она вышла в коридор, и я последовал за ней.
— Жаров, — тихо, но очень сердито или даже тревожно прошептала она. — Ты что творишь⁈
— В каком смысле, Зинаида Михайловна? — удивился я.
— В каком смысле⁈ — вспыхнула она и схватила за лацкан пиджака.
В это время открылась дверь чуть дальше по коридору и начальница поспешно одёрнула руку.
— Ты что, под монастырь хочешь нас всех подвести?
— Да вы толком скажите, что происходит.
— Тебя снова из милиции разыскивают.
— Из уголовного розыска? — спросил я.
— Нет! Теперь из ОБХСС! Ты куда вляпался, засранец⁈
В этот момент открылась ещё одна дверь, дверь её кабинета. На порог вышел бесцветный плюгавый человек и широко улыбнулся.
— Александр, привет! — сказал он и противно засмеялся. — Я уже заждался, думал ты в бега подался. Хорошо начальница твоя душевная женщина, рассказала мне всё о тебе.
— Здравствуйте, Илья Михеевич, — хмуро кивнул я стоящему передо мной Ананьину. — Какими судьбами в наших краях?
— К тебе пожаловал, — улыбнулся он. — Видишь, какая ты шишка, что целый полковник из столицы к тебе приехал. Пойдём, поговорим. Зинаида Михайловна сказала, что не против, да Зинаида Михайловна?
— Да, — ответила Ткачиха и неловко кивнула, но со стороны это было похоже на поклон.
5. Тише, мыши, кот на крыше
Ананьин прямо лоснился от самодовольства и наслаждался произведённым эффектом.