В октябре 1936 года Чиано и Гитлер встретились для переговоров. Гитлер не скупился на похвалы в адрес дуче, называя его «ведущим политическим деятелем мира, с которым он сам мог сравнить себя лишь в самой отдаленной степени». Не уставал Гитлер и похваляться теми великими свершениями, которых он наверняка достигнет при условии, что Германия и Италия объединят силы. Фюрер мысленно уже перекраивал карту мира. Итальянскому министру иностранных дел он пояснил, что Германия претендует на Восточную Европу, в то время как дуче может расширить границы своей империи на все Средиземноморье и Северную Африку. Чиано не пришлось убеждать слишком долго. Он вернулся в Италию с мыслями о том, как они на пару с Муссолини без особого труда добьются от фюрера преимуществ для их страны.
Спустя несколько дней, а именно – 1 ноября 1936 года, выступая в Милане на Пьяцца дель Дуомо, дуче упомянул сближение Италии и Германии, употребив при этом метафору «ось». «Вертикальная линия между Германией и Италией – это не граница, а, скорее, ось, вокруг которой могут сплотиться для сотрудничества европейские страны, воодушевленные стремлением к миру и такому сотрудничеству».
В 1936 году Муссолини также начал довольно безответственно похваляться «восемью миллионами штыков», которыми якобы располагала Италия, – фраза, которую он впоследствии повторял не раз. Это заявление вводило в заблуждение относительно реальной численности итальянской армии, которую страна могла поставить под ружье в случае войны. На самом деле дуче в лучшем случае мог собрать полтора миллиона солдат, да и в целом Италия была не готова к крупному международному военному конфликту. Итальянские танки по всем стандартам были чересчур легки, авиация и артиллерия безнадежно устарели, а значительная часть солдат была вооружена допотопными винтовками образца девяностых годов предыдущего века, которые годились разве что для ковбоев с американского Дикого Запада, а не для современных сражений.
В сентябре 1937 года Муссолини посетил Гитлера по личному приглашению последнего. Дуче даже облачился в новую серо-голубую форму, сшитую специально по этому случаю. Нацисты не пожалели денег, дабы произвести впечатление на итальянского диктатора, причем главный упор делался на демонстрацию военной мощи Германии.
На Майском Поле (Майфельде) в Берлине рядом с олимпийским стадионом оба правителя произнесли речи, послушать которые собрались около миллиона человек (причем значительная часть присутствующих прошли инструктаж по поводу того, как следует выражать свое воодушевление). В своей речи Гитлер превознес Муссолини как «одного из великих одиночек в истории, к которым не применим исторический суд, потому что они сами творят историю своих стран». В ответ Муссолини дал судьбоносное обещание: «Когда вы находите себе друга, то вы должны прошагать с ним до самого конца».
Хотя в последующие годы Муссолини и продолжал заигрывать с Англией и Францией, визит в Германию произвел на него неизгладимое впечатление. Психологически он уже выбрал, чью сторону займет. «С этого момента Муссолини цеплялся за миф о непобедимости Германии, – пишет историк Денис Марк Смит, – и визит 1937 года определил всю его дальнейшую судьбу». Или, как выразился Ойген Долльман, «мания величия заразительна».
В марте 1938 года Германия аннексировала Австрию, и хотя Муссолини не раз клятвенно обещал, что встанет на защиту своего северного соседа от нацистской оккупации, на этот раз он занял сторону агрессора. Гитлер не скрывал своего ликования по поводу того, что аншлюс не вызвал у Муссолини никаких возражений.
«В таком случае передайте Муссолини, – сказал Гитлер своего эмиссару в Риме, – что я всегда буду об этом помнить! Я никогда этого не забуду, никогда, что бы ни случилось!.. А как только австрийский вопрос будет решен, я буду готов пройти вместе с ним через самые тяжкие испытания, через что угодно! Передайте ему, что я от всего сердца благодарен ему. Никогда, повторяю, никогда я этого не забуду, что бы ни случилось. Если ему вдруг понадобится моя помощь, если ему будет грозить опасность, он может не сомневаться, что я в любой ситуации приду ему на помощь, даже в том случае, если против него объединится весь мир!»
Дуче благосклонно принял слова благодарности фюрера. А вот мнение итальянского народа, хотя и выраженное скорее шепотом, нежели во весь голос, вселяло гораздо меньший оптимизм. «Впервые после убийства Маттеотти, – писал биограф Муссолини Кристофер Гибберт, имея в виду скандал, который произошел в самом начале правления дуче, – итальянцами овладело разочарование. И хотя “ось” пережила аншлюс, этого нельзя сказать о популярности самого дуче. Помимо резкой смены политического курса, призванного ублажить малоприятного северного союзника, любой мало-мальски мыслящий наблюдатель мог понять, какую опасность таит для Италии появление у ее северных границ сильной и воинственно настроенной Германии, расширившей свою жизненное пространство до Альп». (Эти опасности со всей очевидностью напомнили о себе летом 1943 года, когда Гитлер начал посылать в Италию свои войска через Австрию и перевал Бреннер.)
Гитлеру не терпелось заключить с Италией официальный союз, прежде чем предпринять свой следующий возмутительный и незаконный шаг – вторжение в Чехословакию. Однако Муссолини еще не был готов к подписанию официального соглашения. Однако в 1938 году он предпринял ряд шагов, направленных на укрепление связей между Италией и Германией. Так, он вынудил итальянцев принять нацистский шаг, который он сам называл passo Romano, то есть римским, и который продемонстрировал на публике. (В годы своей политической карьеры Муссолини всячески подчеркивал свою физическую силу, что можно видеть на его многочисленных официальных фотографиях. В отличие от него Гитлер всячески избегал любых физических упражнений, за исключением долгих пеших прогулок, и по этой причине возникло ошибочное представление о том, что в 1938 году у него случился инфаркт.) (Впрочем, заимствования порой шли в обоих направлениях. Так, например, нацистский салют – выброшенная вперед рука – был скопирован с римского, который был в ходу у итальянских фашистов.)
Что также немаловажно, летом и осенью 1938 года Муссолини принял ряд антисемитских законов, которые затрагивали от 40 до 70 тысяч итальянских евреев. Муссолини уже успел подготовить почву для этого закона, когда дал указание прессе показывать евреев в нелицеприятном свете. Согласно новым ограничениям, евреев, будь то учителя или ученики, предполагалось изгнать из школ, очистить от них армию, запретить смешанные браки, а также наложить запрет на владение землей и ведение некоторых видов предпринимательской деятельности.
Нельзя сказать, что принятый дуче закон о расовой чистоте строго соблюдался повсеместно, однако он не мог не вызвать осуждения у итальянцев. Собственные воззрения Муссолини о расе весьма противоречивы и неоднозначны. Например, на протяжении многих лет диктатор сотрудничал с итальянскими евреями, многие из которых были фашистами и от всей души симпатизировали дуче. Известно и то, что сам он охотно заводил романы с еврейскими женщинами.
Более того, в начале тридцатых годов он презрительно отзывался о расовых теориях Гитлера, называя их бредом сумасшедшего. «У нас в Италии еврейский вопрос не стоит, – заметил он как-то раз. – Да, у нас есть евреи. Их немало состоит в фашистской партии, и они хорошие фашисты и хорошие итальянцы». Взгляды Гитлера по поводу расовой чистоты Муссолини тогда назвал «полной чушью», а само понятие антисемитизма казалось ему «глупым и варварским».
«Тридцать веков истории, – заявил дуче в своей публичной речи в сентябре 1934 года, – позволяют нам с сожалением смотреть на некоторые доктрины, которые проповедуются по ту сторону Альп потомками народа, которые сами были неграмотны в ту эпоху, когда у Рима были Цезарь, Вергилий и Август».
Независимо от того, каковы были взгляды самого дуче, он подошел к так называемому еврейскому вопросу с присущим ему оппортунизмом, который отличал все аспекты его политической деятельности. Иными словами, он старался лишний раз не затрагивать эту тему, а если делал это, то лишь тогда, когда это помогало нажить политический капитал. Например, к расовой риторике дуче прибегал для того, чтобы обелить себя в глазах мировой общественности и найти оправдание завоеванию африканских народов, например, эфиопов, либо в целях укрепления связей между Италией и ее новым союзником, Германией.