— Первый день! — как школьник отрапортовал Оболенцев. — Но слышал о нем раньше.
— Надеюсь, что только хорошее! — опять заершилась Ольга. — Плохому все равно не поверю. Это такой человек…
— Очень хороший человек! — подтвердил Оболенцев. — Не ломитесь в открытую дверь, Оленька! Я на вашей стороне.
Голос Оболенцева звучал так нежно и ласково, что, казалось, еще мгновение — и он замурлыкает.
Ольга просто физически ощутила волну энергии, идущую от него, и отчего-то густо покраснела. Впрочем, она-то прекрасно знала — отчего: уже больше года прошло, как она разошлась с мужем, и лишь во сне иногда ощущала объятия неведомого ей мужчины — молодого, красивого, сильного.
Ее темпераментная натура истосковалась по мужской ласке, и много усилий приходилось прилагать, чтобы не пуститься во все тяжкие, чему весьма способствовала обстановка на работе, где некоторые из ее сослуживиц коллекционировали высокопоставленных чиновников, как коллекционируют монеты или марки.
И вот перед ней стоял сильный, хотя уже не молодой мужчина — от него исходила такая жизненная сила, что, возьми он ее сейчас на руки и унеси в заросли сада, она бы не сказала ему «нет».
— А кто вам о нем рассказывал, если не секрет? — спросила Ольга, чтобы только говорить с ним, слышать его завораживающий голос.
«Пора пришла, она влюбилась!» — вспомнила она.
— Секрет, Оленька! — пытался заинтриговать Оболенцев. — Но, если очень хотите, поделюсь им.
— Конечно! — подтвердила Ольга. — Можете мне доверить даже такую великую тайну, что вы — женаты! — не выдержала она. Выпалив эту для нее самой неожиданную фразу, Ольга густо покраснела и опустила глаза, стыдясь своего откровения.
— К счастью, разведен! — ответил Оболенцев, увидев ее заинтересованность.
— Почему к счастью? — не поднимая глаз, спросила Ольга. — Развод — это всегда трагедия, или драма, или…
Она замялась, и Оболенцев, смеясь, закончил за нее:
— …или комедия!
Ольга не выдержала и тоже звонко засмеялась.
— Это уж точно! — согласилась она с его утверждением. — Если брать мой случай: в суде, во время развода, мой муж был очень расстроенным, мне даже стало жаль его и немного стыдно. А вышел из суда и говорит мне: «Слушай, я проигрался на бегах, не одолжишь мне некоторую сумму? Выиграю, отдам!»
— Адам хороший был человек! — усмехнулся Оболенцев.
— А почему вы думаете, что Адам был хорошим человеком? — вздохнула Ольга. — Из рая-то его выгнали!
— Из рая его попросили, потому что Ева его подбила вкусить от древа познания, — пояснил Оболенцев. — Женщины — такой народ: на что хотите могут подбить мужчин — и на плохое, и на хорошее!
— Ну конечно! — возразила Ольга. — Как что, так сразу женщины виноваты! Но если бы Адам сам не посмотрел на сливы, Ева не соблазнила бы его яблоком. Своей головой думать надо.
Из дома вернулся Павел Тарасович, держа в руках большую эмалированную миску.
— Сейчас черешни нарву! — пообещал он Оболенцеву. — Вряд ли в столице такую отведаешь…
Ольга решительно забрала у него из рук миску.
— Я сама нарву! — И убежала. Скорина задумчиво посмотрел ей вслед.
— Золотой человек! — сказал он, когда Ольга скрылась в саду. — Докторша она… Все у нее, как надо, — и стать, и характер…
— Ну, характер у нее ершистый! — заметил, улыбаясь, Оболенцев.
— Не без того. Но без иголок кто, так наши щуки того мигом слопают и не подавятся… Золотой человек, говорю тебе! — опять перешел он на «ты». — А вот жизнь у нее не сложилась. За племяшом моим замужем была… Пустой оказался малый. Игрок!.. Развелась, а теперь вот одна. А ты это, сам-то как, семейный?
— Что? — рассеянно переспросил Оболенцев.
— Женатый ты, спрашиваю?
— Разведенный! — усмехнулся Оболенцев.
Павел Тарасович сразу же оживился, в глазах его заискрились огоньки. Он вновь налил вина.
— Давай выпьем за этого золотого человека! — предложил он и, стукнув своей кружкой по кружке Оболенцева, выпил залпом до дна. Правда, налил он и себе, и гостю понемногу.
Остатки — сладки!
— Так ты, того, не теряйся! — заговорщически произнес дед. — Я чего говорю-то, не подумай, гордая она… просто редко сейчас можно найти такую девку…
Ольга не слышала их разговора.
Схватилась она за миску, чтобы нарвать черешни, не только потому, что хотела помочь деду. Главное было для нее — разобраться, что с ней происходит.
Привычно обрывая с веток спелые ягоды, она автоматически складывала их в миску, а мысли ее были далеко.
«Пойдет он меня провожать или нет? — думала она. — А если пойдет и напросится в гости? Хватит ли у меня сил отказать ему или нет? А если нет, не поймет ли он это как доступность: если ему не отказала, значит, и всем другим не отказываю?»