— Не бойся их, ничего не бойся, все будет хорошо, — соврал я в трубку, по возможности стараясь звучать уверенно. — Что я должен делать в данный момент?
— Поговори с ними, они скажут. Они обещают, что оставят нас в покое, если ты будешь делать, как они велят.
— Передай им трубку.
Биньямин, не сводя с меня глаз, подошел к соседнему столу, нажал кнопку на селекторном пульте и, наклонившись к микрофону, быстро стал отдавать какие-то распоряжения вполголоса. Я не мог расслышать его слов; прижав к уху трубку, я ждал. На другом конце провода наступила гробовая тишина: кто-то, видимо, нажал на hold. Я начал бояться, что связь прервалась, как вдруг в динамике раздался низкий мужской голос.
— Господин Соболь? Далет на проводе...
— Ашер Джибли, — громким шепотом произнес Биньямин.
— Ашер Джибли? — повторил я в трубку.
— Для тебя Далет, — нелюбезно сказал Джибли.
— Да хоть Заин, — вырвалось у меня, — Чего вы хотите?
— Ты знаешь, чего мы от тебя хотим.
— Я этого не знаю, иначе бы не спрашивал.
Мне надо было выиграть время, хотя сам я не понимал, что это мне даст. Компьютерный зал тем временем быстро наполнялся людьми. Собравшись возле Биньямина, они о чем-то шептались. Я посмотрел на них, ожидая помощи, но они отвели глаза. Явно они ничем не могли мне сейчас помочь. Я был один на один с Джибли. Биньямину, конечно, хотелось, чтобы я послал главу БАМАДа куда подальше, но он понимал, что это мою любимую женщину БАМАД держит заложницей, так что решение сейчас принимает не он.
— Мы хотим от тебя дискету со статьей, — просто сказал Джибли, — странно, что ты этого еще не понял.
— А разве у вас нет своего экземпляра? По моим подсчетам, вы уже собрали их штуки три по меньшей мере: один у Ковалева, один у Алона, один на Датасерве...
— Еще один в компьютере у тебя дома, — вставил Джибли. — Но нам нужен последний экземпляр. Тот, который находится сейчас у тебя в кармане.
— Расслабься, Далет, — сказал я, — расслабься и получай удовольствие. У меня нет ни одного экземпляра. Ваши люди все стерли: и письмо, и файл. Так что, у меня ничего нет.
— Ничего нет? — эхом откликнулся Джибли на другом конце провода. Он мне, разумеется, не поверил. Я выдержал паузу и продолжал.
— Зря, конечно, ваши люди не покопались на моем счету перед тем, как все оттуда стирать. Они бы много нового, интересного узнали о том, куда отправлены копии этой статьи. Часть информации была записана в файле .forward на моем счету в Датасерве, другая часть — в каталоге отправленной почты в моей домашней директории. Но теперь, когда ваши умельцы все стерли, я уже сам не припомню всех адресов. А дискету ты, конечно, получишь, Далет. Я специально приду к тебе в тюрьму на свидание, чтобы передать дискету. Она скрасит тебе остаток дней за решеткой. Хочешь, я запишу на нее Тетрис?
— Оставь свои шутки, идиот, — сказал Джибли ледяным голосом. — Твоя женщина умрет и ты тоже умрешь, если сегодня же не будут уничтожены все копии файла с репортажем Станевича. Слышишь, все копии, которые ты успел сделать. Если ты выполнишь наши требования, она будет жить... и ты тоже.
Я глотнул воздух. Страха во мне больше не было. Одна ненависть, большая белая ненависть, застящая глаза, пульсирующая в висках, заставляющая кулаки сжиматься, а зубы — скрипеть. Кажется, я понял, что такое безумие отчаяния. Я не боялся его.
— Тут рядом со мной находится один твой ученый коллега, Джиб, — сказал я. — Он тебя на две буквы главней, его зовут Бет. Он думает, что как только я сотру все копии файла, ты убьешь и мою женщину, и меня. И я тоже так думаю. Я неправ?
— Ты будешь жить и твоя женщина будет жить, — глухо повторил Джибли.
— Ты даешь мне честное слово убийцы?
— Я даю тебе честное слово главы БАМАДа.
— Джиб, это пустой и бессмысленный разговор. Если ты хочешь серьезно обсуждать со мной этот вопрос, то привези Алину сюда, и мы поговорим — все вчетвером. Втроем, если тебе не хочется видеть Биньямина. Ты где сейчас находишься?
— Я в Иерусалиме, — сказал Джибли, — и я даю тебе время до полуночи. До этого времени ты должен уничтожить все копии репортажа. А потом позвони мне, — он назвал номер мобильного телефона, который я записал, — отдай нам дискету с последней копией, а мы отдадим тебе твою женщину.
— Позови ее к телефону, — сказал я.
— Ты сможешь с ней поговорить, когда выполнишь все наши требования.
Джибли повесил трубку.
XL
Около часа я провел один, за столом у терминала в компьютерном зале, обхватив голову руками и стараясь не думать вообще ни о чем. Это, кстати, получалось: сознание настойчиво отгораживалось от всех мыслей об Алине, БАМАДе, ЯМе, репортаже Матвея и о будущем. В голове стоял туман, как в храме Императора Темных Небес... Биньямин и его люди разошлись, оставив меня в компьютерном зале наедине с мыслями, которых у меня не было. Как не было, конечно же, и никакого экземпляра матвеевской статьи. Джибли думал иначе — наверное, потому, что прослушал мой разговор с Гариком. В любом случае, вся эта заваруха со статьей упиралась в одно обстоятельство: пока живы те, кто знает настоящую историю операции "Кеннеди", для Джибли не будет покоя. Даже если все экземпляры файла уничтожены, я могу сейчас сесть и написать репортаж Матвея заново, на любом из доступных мне языков — русском, английском, иврите, испанском... В эту секунду Джибли больше всего волнует файл, который уже существует, ибо он понимает: завтра утром статья может появиться в какой-нибудь газете — например, в любой из тех, куда писал Матвей, в Москве или в Нью-Йорке. Поэтому Джибли сейчас должен меня запугать, помешать мне сделать то, что я, возможно, собирался сделать с файлом. Для этого ему нужна Алина. А для того, чтобы такая статья не появилась в печати никогда, ему все равно придется убрать всех, кто может ее написать. И меня, и Алину, и Гарика, и Леню Комара, а может быть, и Шайке Алона, и его секретаршу Ривку, и Амоса Нойбаха... Помешать ему может либо смерть, либо публикация статьи Матвея уже сегодня. Но что он сделает с Алиной?
На столе передо мной зазвонил телефон. Я снял трубку, морально готовясь к очередному разговору с Джибли, но на сей раз звонил Биньямин.
— Что-то сдвинулось, — сказал он, — спускайся на четвертый этаж.
— Иду.
При выходе из лифта меня ждал Ури — тот парень в очках, который приносил кофе в кабинет Биньямина. Он проводил меня в помещение, напоминающее центральный блок какой-нибудь дорогостоящей студии звукозаписи. Стены здесь были уставлены звуковой аппаратурой, на бесчисленных дисплеях светились красные и зеленые индикаторы, а посреди комнаты за широким черным пультом сидел радист в больших наушниках, подключенных к одному из настенных усилителей. Из динамиков, установленных под потолком, доносились звуки разговора. Я вздрогнул, узнав голос покойного главы правительства. Голос звучал печально, устало и приглушенно — сигнал явно шел издалека.
— Я давно уже для себя решил, — говорил он, — еще когда ко мне приехал этот русский парень из "Мевасера". Обеспечение секретности операции "Кеннеди" было ее самым большим провалом. Мне надо было просто подать в отставку в свое время и не городить этот огород. Я сто раз говорил об этом, Шмулик. Ничего не поделаешь, нужно сейчас все остановить.
— Мне еще не совсем понятна техническая сторона дела, — сказал нынешний премьер-министр Израиля, голос которого нам в комнате было слышно гораздо отчетливей, чем его далекого собеседника, — никто не подумал о том, как нам следует действовать, если операция "Кеннеди" будет раскрыта...
— Биньямин, наверное, подумал, — сказал бывший глава правительства, — спроси у него.
— Его рекомендации у меня на столе. Я тебе отправлю копию факсом. Но он, как всегда, совершенно не учитывает политическую сторону дела...
В этот момент разговор был прерван громким шипением и гулом в динамиках; радист за пультом щелкнул тумблером и отключил звук.
— Глушат, — заметил Ури, — а может, наводки. Слишком много слушателей для одного конфиденциального разговора.