За нашим холмом во все стороны простирались мопановые заросли, и другие холмы сплошной чередой тянулись до самого горизонта, где желтая трава и серые деревья мопани, сливаясь, становились розовато-лиловыми. В трех километрах начинался Мозамбик, там река Руйя меняла свое название на Луйя, и там, на холме у реки, стояла веха, служившая пограничным знаком. Южнее базового лагеря находился загон для носорогов, ожидающих переброски за тысячу с лишним километров в заповедник Гона-ре-Жоу на самом юге страны, где можно было не бояться браконьеров. Загон был крепкий, надежный; ограда высотой три с половиной метра из толстых стволов мопани соединена проволокой с бревенчатым каркасом и разбита на четыре отсека. Чтобы войти в загон, надо было вытащить несколько бревен; точно так же открывался проход в отсеки, позволяя переводить носорога из одного отсека в другой. Строители загона потрудились на совесть. По соседству с загоном стояли огромный эвакуационный «мерседес» и другие грузовики, а также двухсотлитровые бочки с горючим, ввоз которого Великобритания якобы блокировала. Здесь же помещалась водовозная тележка с питьевой водой для нас и носорогов, а под брезентом лежали мешки с кукурузной мукой и земляными орехами, излюбленной пищей африканцев. Дальше раскинулся аккуратный лагерь следопытов, обеспеченных казенным снаряжением, еще дальше были видны очаги презирающих удобства местных рабочих — людей вождя Масосо. Километрах в шестидесяти пяти к юго-востоку от базового лагеря помещалась протестантская миссия; предполагалось, что миссионеры — единственные европейцы в этом районе.
Однако в конце того дня, когда прибыл запоздавший Томпсон — он только-только начал отходить от воспоминаний о следопыте, фотоаппарате и неудачно насиженных яйцах, — мы услышали, как далеко за холмами Руйи, где мы намеревались выслеживать носорогов, рокочет могучий бульдозер, и Томпсон снова завелся. И не он один. На закате старина Норман Пейн прикатил за тридцать километров из своего лагеря на Руйе к нам, чтобы поделиться своим негодованием с Томпсоном. Старина Норман — загорелый брюнет невысокого роста, в очках — много лет работал объездчиком и упорно отказывался от повышения в должности, не желая променять буш на письменный стол; он был специалистом по браконьерам и рьяно их выслеживал. Когда-то он был также профессиональным охотником. Этот закаленный, приветливый немолодой мужчина крайне редко прибегал к сильным выражениям, но, говоря о бульдозере, не поскупился на брань. Вслед за Норманом из своего лагеря в двадцати пяти километрах приехал к нам в гости хозяин бульдозера, весьма обрадованный известием, что в округе появились европейцы. Мы угостили его пивом на истинно британский манер, потом расположились вокруг большого костра, чтобы поджарить себе мяса на лопате. Томпсон привез свежее мясо из Маунт-Дарвина, так как мы, с целью показать пример людям вождя Масосо, не стреляли дичь для своего котла; а на лопатах мы жарили потому, что в экспедиции у каждого, само собой, есть лопата и у лагерного костра жарить мясо на лопате куда сподручнее, чем на сковороде. И как только мы занялись этим делом, тут же взяли в оборот хозяина бульдозера. Томпсон откашлялся и сказал:
— И что это вам приспичило, старина, запускать здесь свой треклятый бульдозер в то самое время, когда мы пытаемся ловить носорогов?
— Я делаю то, что мне велено, — отпарировал удивленный гость.
— А я делаю то, что мневелено, — сказал Томпсон. — Велено ловить носорогов.
— Ну и ловите своих носорогов, — озадаченно произнес хозяин бульдозера. — Здесь достаточно места для нас обоих.
— В том-то и дело, что недостаточно, — возразил Томпсон, стараясь быть вежливым. — Как я буду ловить носорогов, если ваш треклятый бульдозер тарахтит так, что хоть уши затыкай?
— Но мой бульдозер работает в двадцати пяти — тридцати километрах отсюда! — Гость обиженно указал куда-то вдаль над костром.
— Дважды тридцать, и то было бы близко, — сказал Томпсон. — Звук отдается в холмах и распугивает носорогов, которых мы ищем.
— Ну и что, — оптимистически заметил гость с претензией на остроумие, — шум моего бульдозера заглушит ваши шаги.
Томпсон пронзил его взглядом. Мы все пронзили его взглядом.
— Сдается мне, старина, вы чего-то недопонимаете, — сказал Томпсон, изо всех сил стараясь быть вежливым.
— Я выполняю то, что мне велено. — Хозяин бульдозера прищурился. — Дороги необходимы, чтобы местные жители могли освоить свой край. Это дело Национальной Важности.
Все явственно услышали прописные буквы.
— А спасти от истребления носорогов — дело Интернациональной Важности, — ответил Томпсон, тоже с прописными буквами. — Вам известно, что вытворяет человек? Известно, что такие, как вы и ваши треклятые бульдозеры, вытворяют с природой и дикой фауной во всем мире?
— Это не мой бульдозер, — миролюбиво возразил гость. — Без Прогресса нельзя.
Опять прозвучала прописная буква.
— Да вы дайте мне сперва вывезти отсюда носорогов, — сказал Томпсон. — Потом можете толкать свой Прогресс хоть до Томбукту. Хоть до загробного мира, если надумаете.
— И когда дойдете до океана, — добавил старина Норман, — так вы уж, будьте любезны, не останавливайтесь.
— Прогресс? — процедил Грэм Холл. — Загрязнение среды!
Томпсон указал на безбрежную черноту буша за костром.
— В трех километрах отсюда начинается Мозамбик. Международное право не позволяет нам следовать за носорогами, если они перейдут границу. Верно?
Он повернулся ко мне.
— Верно, — поддержал его я, хотя память подсказывала что-то насчет права китобоев преследовать кита, уходящего из международных вод в территориальные. — Кстати, я по образованию юрист.
— У нас все на высшем уровне — возим с собой собственных юристов, — заметил Грэм Холл. — А наш к тому же еще и писатель. Такое про вас напишет, на весь мир последним негодяем выставит.
— А может одно государственное управление предъявить иск другому управлению? — зловеще осведомился старина Норман.
— Безусловно, — ответил я.
— Так тому и быть, — заключил Грэм Холл. — Подаем в суд и пишем статью для «Всемирных новостей».
— Зачем это? — уныло произнес хозяин бульдозера, взывая к нашей сговорчивости. — Пусть уходят к португальцам. Носороги принадлежат всем.
Его слова потрясли нас.
Томпсон все еще старался быть вежливым.
— Старина, как только они уйдут в Мозамбик, им конец. Португальские власти совсем не справляются с браконьерами.
— Почему непременно в Мозамбик? — Гость был против мрачных прогнозов, он так обрадовался, услышав о нашем появлении, приехал издалека с самыми дружескими намерениями, а тут такая встреча! — Может быть, они уйдут в ту сторону.
Он с оптимизмом указал на юг. Мы дружно покачали головой, но предоставили говорить Томпсону.
— Послушайте. — Томпсон откинулся в раскладном кресле, он кипел, однако старался не выказывать своих чувств хозяину бульдозера: как-никак гость и, что ни говори, такой же государственный служащий, как он сам. — Известно вам, во что обходится отлов одного носорога? Известно, во что обошлось правительству и великодушной общественности забросить меня с моими людьми и снаряжением сюда, чтобы мы переселили и спасли для человечества дюжину носорогов, чтобы их не замучили до смерти, и чтобы мир не остался без носорогов? Известно? Так вот, — продолжал Томпсон, стараясь не показывать гостю свой гнев, — отлов одного носорога обходится в триста фунтов стерлингов.
Гость не сдавался.
— А известно вам, во что обошлось правительству забросить сюда меня с бульдозером и всем снаряжением и бригадой рабочих, чтобы мы прокладывали дороги для развития края и Национальной Экономики? — негодующе вопросил он, не забывая о прописных буквах.