– Сэр? – раздался в «уоки-токи» голос Шамиля.
– Нет. – Верещагин, не отрываясь от мониторов, снял с предохранителя «беретту». – Еще рано.
– А когда будет не рано? – спросил Берлиани.
– Когда из машин выйдут все.
– Один стрелок останется.
Верещагин поднялся из кресла, сунул «беретту» в карман, бросив Кашуку:
– Заприте за мной дверь.
Осваговец без единого слова выполнил приказание.
Капитан вышел из здания, где располагались технические службы, навстречу командиру спецназовцев – высокому старшему лейтенанту.
На Верещагине тоже была форма спецназовца и погоны старшего лейтенанта.
Новоприбывший слегка удивился тому, что на телевышке уже кто-то есть.
– А где все? – спросил он.
– Кто «все»?
– Местные.
– Внизу.
– Чего-то я не понял, братишка. Вы должны были держать их здесь!
– На хрена они мне здесь нужны? Сдал их десантуре, и все дела.
– Ты вообще кто? – приподнял бровь старший лейтенант.
– Старший лейтенант Верещагин.
– Не знаю такого.
– Девятая бригада.
– Ка-кая, на хрен, девятая? Вышку должны были мы занимать! Восьмая! У меня приказ!
– У меня тоже.
– Совсем охренел ваш Горобец.
– Гравец, – поправил Верещагин.
Прибывший старлей немного успокоился.
– Ладно, Верещагин, где там твоя машина? Пошли, свяжемся с твоим начальством. Обсудим ситуацию.
– Машина улетела.
– Так вас сюда еще и по воздуху забрасывали?
– Чего только штабы не придумают, лишь бы друг другу свечку вставить.
– Так как же вы…
– Из аппаратной. Пошли.
Старлей сделал знак рукой, и двое из команды отправились за ним.
– Что у тебя за рация, Верещагин?
– У местной охраны взял, – Верещагин снял с пояса «уоки-токи» и нажал на кнопку. – Хороша штучка?
Они подошли к двери аппаратной.
– А чего это у вас на полу пластик развернут?
– Не знаю, местные, наверное, что-то красить собирались. – Верещагин поднес «уоки» к губам:
– Кашук, открой.
В замковом механизме щелкнуло. Лже-спецназовец взялся за громоздкую ручку, повернул ее вверх и потянул дверь на себя.
Одновременно он сделал шаг влево, оказавшись между открывшейся дверью и стеной. Правая рука скользнула в кобуру и появилась оттуда с довеском.
А где твой черный пистолет? А вот он, мой черный пистолет…
«Стечкин», славный силой и точностью боя.
Было слишком поздно хвататься за оружие. Доли секунды хватило Кашуку и Хиксу, чтобы нажать на триггеры укороченных «калашей». Что бы Томилин ни говорил об АК-74У, но свою задачу они выполнили. Двое спецназовцев повалились на пол, срезанные пулями.
Верещагин выстрелил еще раньше. Старший лейтенант не успел даже понять, что же случилось.
Полсекунды Арт потратил на то, чтобы посмотреть в лицо убитого им человека.
Удивление и обида, угасающие в еще влажных серых глазах. Вопрос.
«…Почему я?»
Верещагину уже приходилось сталкиваться с этим вопросом. Внезапная лавина, отек легких, вылетевший крюк.
«…Почему я?»
Все запомнили смерть главкома ВВС. Смерть страшную, публичную и нелепую, но во многом – случайную.
Очень немногие узнали о смерти старшего лейтенанта спецназа ГРУ Виктора Чернышова.
И тем не менее, именно с этой смерти нужно начинать отсчет дней войны. Именно старшего лейтенанта и двоих его солдат убили преднамеренно, беспощадно и быстро.
Именно с этой минуты ничего изменить было нельзя.
Полковник Волынский-Басманов, командир Марковской дивизии, как раз скрашивал себе тяготы домашнего ареста, обедая с майором Жоховым, начальником штаба 161-го парашютно-десантного полка, когда в гостиную вошла жена князя Элен и тихонько сообщила супругу, что погиб главком ВВС.
Князь получил тяжелое наследство. Чемодан без ручки, внутри которого тикает бомба с часовым механизмом. Короче говоря, командир Марковской дивизии полковник Волынский-Басманов согласно боевому расписанию получил верховное командование.
Вот только этого ему и не хватало. И без того полно проблем: унизительный домашний арест, этот уже напившийся майор, шаткая ситуация… Одно подозрительное слово – и князь отправится на гарнизонную гауптвахту. И что есть командование в данной ситуации? Фикция. Никакой реальной власти. Зато реальная возможность попасть под огонь. Нет, благодарю покорно, мы уж как-нибудь так, потихоньку. Потерпим пьяного майора, поскучаем несколько дней дома. Незачем слушать паникеров, вопящих о катастрофе. Советские военные – не исчадия ада, а вполне нормальные люди. Взять, скажем, майора… Что, крымцы не пьют? Пьют! Простительная человеческая слабость. Разве в Евпатории происходит нечто ужасное? Творятся разрушения? Имеются жертвы? Нет, все тихо и мирно. Ну, а если солдатики разграбят несколько жидовских или греческих лавчонок, то ничего страшного не случится.