— Вам все же придется подумать, — дружески сказал он. — Война идет везде, и везде нужны бойцы.
— Чего ты ко мне привязался! — огрызнулся Стародубцев. — Какой из меня сейчас геолог. Я солдат. Артиллерист. Мне фашистским гадам по большо-ому счету платить надо, а ты... У меня, брат, семья где-то в неметчине бедствует. Понял? Мне с тобой не по пути.
Новгородскому так и не удалось в тот раз уговорить злого, упрямого артиллериста. Стародубцев ушел, с треском захлопнув дверь.
Разговор с лейтенантом Огнищевым происходил в кабинете комиссара госпиталя. Молоденький лейтенант стеснялся и явно недоумевал, гадая, зачем он кому-то понадобился. У него еще не выработались военные привычки, и Новгородскому то и дело казалось, что перед ним сидит не лейтенант инженерных войск, а обычный школяр, ожидающий выволочки за очередную проказу, но какую, сам не знает.
У Огнищева было на редкость простодушное лицо. На нем будто сама природа устроила все так, чтобы подчеркнуть это простодушие. Румяный, круглолицый, с пухлыми девичьими губами, над которыми весело топорщился широкий, усыпанный веснушками курносый нос, Огнищев глядел на незнакомого капитана прозрачно-синими глазами, и недоумение так и лучилось с его круглой физиономии.
Новгородскому даже стало неловко, что он должен поручить этому мальчику-воину с ясными глазами сложное и рискованное задание. Но выбора не было. Огнищев был уроженцем Заречья, и такой удачи капитан упустить не мог. И притом внешность... Эта простецкая вывеска могла разоружить самого матерого шпиона. Новгородский с первого взгляда понял, что в руки ему попал бесценный клад. Вот к этой-то наружности да твердый характер!
Но характера у Огнищева, к великому огорчению капитана, никакого не оказалось. «Вывеска» воистину оказалась зеркалом души.
— Вы окончили Свердловский горный институт?
— Да, с грехом пополам...
— Почему же?
— Напортачил в дипломном проекте. Пришлось переделывать.
— Так. И когда кончили?
— Нынче летом.
— И успели на фронт?
— А как же... Все добровольцами, а я что — рыжий?
Новгородский посмотрел на белесые, с рыжинкой, вихры лейтенанта и с трудом подавил улыбку.
— Кем же вы служили?
— Командиром взвода в инженерно-строительном батальоне.
— Укрепления возводили?
— Да нет. Попросту драпали. На правах пехоты.
— Как так?
— А так. От Могилева до Брянска. Там нашему батальону и конец пришел.
— Что, был уничтожен?
— Да нет. Постепенно усох до полуроты. Потом расформировали.
— И куда вас направили?
— Кому я нужен... Толкнули в артиллерию. Дежурным при штабе полка болтался. Потом в артиллерийскую разведку сбежал.
— Зачем же?
— У них рации.
— Ну и что?
— Как что? Рации надо кому-то ремонтировать... Да и радистов не хватало.
«Никакого самолюбия», — огорченно подумал Новгородский.
— Вы разбираетесь в радиоаппаратуре?
— Немножко. До войны в радиоклубе занимался.
— Умеете работать ключом?
— А как же.
Новгородский ободрился. «Очень кстати».
— Где же вас ранило?
— Да уже под Ливнами, когда из брянского котла вырвались.
— И куда?
Огнищев сконфузился, ткнул пальцем в ягодицу. Новгородский только сейчас заметил, что лейтенант сидит на краешке стула.
— В самое бюрократическое место.
— Кость задета?
— Чуть-чуть. Ходить могу. Готов к выписке.
— Так. Что ж... Придется поработать в тылу.
— В тылу? — Лицо Огнищева озадаченно сморщилось. — Это почему же?
— Так ведь и в тылу кому-то воевать надо.
— Ага, — в голосе молодого человека зазвучала обида, — это что? Все после ранения едут снова на фронт, а Володька Огнищев не подходит. Так, что ли?
— Поймите, лейтенант, кому-то надо работать и здесь.
— В тылу! Не-е... — Огнищев, как капризный ребенок, замотал круглой головой. — Я в тыл не могу. Нет! Да как же я в тыл! — Лейтенант с изумлением воззрился на Новгородского. — Да ведь я, считай, ни одного фашиста не убил. Как же я в тыл?
— Что, и стрелять не приходилось? — удивился Новгородский.
— Пальбы хватало. Да только это все коллективный огонь. А вот так — чтобы собственными руками, чтобы точно... Не было.
— Все же придется остаться в тылу.
— Не-е... Не могу. Вот в следующий раз на поправку привезут, тогда — пожалуйста.
«И это говорит фронтовик. Человек, побывавший в окружении. Святая простота! Ребенок. Абсолютный ребенок! — окончательно огорчился Новгородский. — Это дитя все дело провалит». А вслух сказал сурово:
— Придется подчиниться, лейтенант.
— Что ж, прикажут — подчинюсь, — добродушно ухмыльнулся Огнищев. — Только ведь я все равно сбегу. И на что я вам нужен? Мало ли геологов. У меня и опыта никакого нет.
«Нет, у него, кажется, есть характер», — ободрился Новгородский. В ясных глазах ухмыляющегося лейтенанта он совершенно неожиданно обнаружил лукавые, хитроватые искринки, в лице его уже не было ничего простецкого. Перед капитаном сидел привычно улыбающийся молодой человек, и за этой улыбкой крылось столько упрямства, желания стоять на своем, что капитан понял: никакие уговоры и внушения не помогут: лейтенант подчинится только приказу.
А Огнищев, по-своему оценив задумчивость Новгородского, с воодушевлением продолжал:
— Вас же самих на смех подымут, если меня возьмете. У меня ведь физиономистика — во! — Он поводил ладонью перед лицом. — Все говорят: никакой солидности!
— Главное не в наружности, а вот тут! — Новгородский постучал себя по груди. — В содержании главное. — Сказал так, а сам подумал, что ясноглазый лейтенант не хуже его самого знает, в чем главное. «Хитер малый, ловко прячется за своим простодушием, как за щитом».
— Оно, конечно, так... — мягким баском пророкотал Огнищев. — Только я к вам не пойду. Мне вон ребята с фронта пачками письма шлют. Все назад в часть ждут. Даже командир дивизии написал. Велел сообщить, где буду, чтоб меня затребовать.
Новгородский не усомнился в его словах. Этот симпатичный мальчик мог, даже обязательно должен был быть любимцем у фронтовиков. Капитан и сам поймал себя на мысли, что ему очень нравится этот большой упрямый ребенок с лукавым взглядом. Заставив себя быть строгим, Новгородский безапелляционно сказал:
— Итак, решено. Придется на время остаться в тылу.
— Вот те и дела... — скис Огнищев.
«Сегодня ночью скважина возле Заречья вскрыла десятиметровый пласт кондиционного боксита. Предотвратить не удалось. Ожидается отправка образцов в лабораторию управления. Жду указаний.
27.11.41. 79-й».
«Действуйте согласно инструкций.
30.11.41. Атлас».
«Нарочный и образцы уничтожены.
03.12.41. 79-й».
«Весь оставшийся рудный керн уничтожить. Сообщите последствия исчезновения нарочного.
05.12.41. Атлас».
«Керн уничтожен. Возняков считает, что нарочный Николашин запил. Следственные органы пока не уведомлены.
07.12.41. 79-й».
«Вознякова вызвали в Медведёвку. Труп не опознан. Обнаружено исчезновение керна. Вчера в партию прибыл следователь уголовного розыска.
11.12.41. 79-й».
«Будьте осторожны. Активные действия прекратить. Информируйте о ходе следствия.
14.12.41. Атлас».
«Следователей стало двое. Новый, безусловно, работник госбезопасности. Он осматривал кернохранилище. Есть основание полагать, что Возняков на подозрении. Версия уголовного преступления все еще сохраняется. Следователь милиции продолжает работать. Ищет Николашина.
17.12.41. 79-й».
«Будьте максимально осторожны. Контрразведка может принять дополнительные меры. Всякую переписку прекратить, поездки в Сосногорск — тоже. Письменные сообщения или выезд разрешаю только в экстренном случае. Продумайте возможность исчезновения в случае провала.