Савинков ответственности не боялся. И во власть стремился. Но вот беда: его туда не приглашали. Поэтому, умерив на время свою безграничную гордыню, он сам собрался в Россию. В апреле 1917 года Савинков приехал в Петроград. Торжественной встречи не было. Приехал и приехал. Еще один революционер, кои тогда десятками возвращались на родину. А вот Максимилиан Волошин сразу понял, что все только и начинается. В письме Савинкову он отмечал: «Не прошло еще двадцати месяцев, как Вы, собираясь идти волонтером во Франции, говорили мне, что к концу войны будете квартирмейстером от кавалерии и не помиритесь на меньшем. Человеку даны две творческих силы: по отношению к будущему — Вера (обличение вещей невидимых), по отношению к настоящему — Разум (критицизм, скептицизм). Их субъективная окраска — энтузиазм и презрение. Силы эти противоположны и полярны, и соединение их в одном лице рождает взрыв, молнию — действие. Но обычно их стараются обезопасить, соединить в устойчивой химической комбинации в виде политической теории или партийной программы: целлулоид, приготовляемый из нитроглицерина! Отсюда ненависть к «идеологиям», отличающая носителей молний, создававших великие государственные сплавы — Цезарей и Наполеонов. Из всех людей, выдвинутых революцией и являющихся в большинстве случаев микробами разложения, я только в Вас вижу настоящего «литейщика», действенное и молниеносное сочетание религиозной веры с безнадежным знанием людей».
Уже через месяц после возвращения в Россию Савинков вместе с Керенским прибывает в ставку Юго-Западного фронта. Его кипучая энергия наконец-то находит выход. Он становится комиссаром седьмой армии и с упоением выступает на бесконечных митингах. Основной посыл его выступлений прост: во всех бедах армии в частности и страны в целом виноват Петроград, это источник угарного яда антигосударственной политики. Ему аплодируют. Его мысли понятны и приятны аудитории. Но ровно до момента, когда Савинков переходит ко второй части, — воевать нужно до победного конца. А воевать им очень не хочется. Все устали. Тем более что большевики кричат: хорош, товарищи, айда землю делить. Пора уже экспроприировать у экспроприаторов...
***Савинков уговаривает Керенского ввести в Петрограде военное положение, провести реформы в армии, восстановить смертную казнь на фронте и в тылу и арестовать лидеров большевиков. Еще совсем недавно он был ярым противником диктатуры. Теперь же постоянно призывает к ней. Пытаясь убедить Керенского Савинков совершает и театральный жест — подает в отставку. Его начинают упрашивать забрать свое заявление. Через неделю он так и сделает. Известная русская поэтесса Зинаида Гиппиус записала тогда в своем дневнике: «Идея Савинкова такова: настоятельно нужно, чтобы явилась наконец действительная власть, вполне осуществимая в обстановке сегодняшнего дня при такой комбинации: Керенский остается во главе (это непременно), его ближайшие помощники-сотрудники — Корнилов и Борис. Корнилов — это значит опора войск, защита России, реальное возрождение армии. Керенский и Савинков — защита свободы.
Савинков понимает и положение дел, и вообще все самым блистательным образом. Я не вижу, чтобы Савинковым двигало сейчас его громадное честолюбие. Напротив, я утверждаю, что главный двигатель его во всем этом деле —- подлинная, умная любовь к России и ее свободе...»
Именно Савинков был отправлен Керенским в ставку Корнилова для переговоров о введении в столице военного положения. Но «опора войск» уже не шел на компромиссы, требовал отставки правительства и передачи себе всей полноты власти. Керенский понимал: промедление в этой связи для него смерти подобно. И не только в политическом плане. Он прекрасно знал, что никаким авторитетом в армии не пользуется и что многие фронтовики мечтают его повесить. Ведь именно на Керенского проецировалась вся ненависть русского офицерства к политиканству, столь отчетливо обозначенная в очень популярном тогда стихотворении«Молитва»:
Товарищи наши в боях погибая, Молили нас лишь об одном: