Зверев не имел ни малейшего опыта в подобных делах, конечно, не мог себе представить, что попал в поле зрения иностранной разведки из-за близости к Соколовскому. Случайности, закономерности… Однажды, когда он уходил из квартиры Соколовского и был изрядно навеселе, на лестничной площадке столкнулся с незнакомым мужчиной. Они обменялись извинениями, расстались. Мужчина шел к Соколовскому. Через две недели, далеко от Москвы мужчина писал подробную справку о посещении доктора Соколовского, об отказе последнего сотрудничать с ассоциацией, о существовании у Соколовского близкого друга — Николая Ивановича Зверева, который имеет большое влияние на молодого доктора. Соколовский, разумеется, ничего не подозревая, восторженно рассказывал иностранному гостю о своем друге, неосторожно упомянул, что Зверев парень замечательный, только вот выпить любит.
Все решил карандаш Ричарда Петерса. Карандаш повис над докладной, секунду колебался, подчеркнул имя и фамилию Николая Зверева, дважды — фразу о его пристрастии к спиртному.
Причиной безрассудного поведения в Гренобле было самолюбие, провокатором — водка. Зверев пил мало, больше угощал других, но несколько рюмок исказили реальный мир, провоцировали на необдуманные поступки, превращали и без того не страдающего скромностью Зверева в человека-колосса, способного в одиночку отстоять честь нации.
Развязка наступила в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое февраля. Как Зверев ни был безрассуден, он не хотел уходить из гостиницы. Он рассказал майору Сергееву правду: около часа ночи, выпив всего две рюмки, он вышел подышать свежим воздухом, стоял, покуривая, напряженно ждал, почему-то уверенный, что за ним следят. Никакой драки у гостиницы не было, ее он придумал, чтобы объяснить разбитую руку. Разбил он ее при иных обстоятельствах.
Зверев погулял еще несколько минут, убедившись, что никто на его персону не покушается, зевнул, пошел в свой номер. Он открыл дверь, зажег свет, начал уже снимать пиджак, когда увидел в кресле того самого «издателя», который, в Москве подарил ему фотокарточку. Зверев задохнулся от ярости, услышал, как скрипнула дверь в ванную, быстро отойдя в сторону, он увидел плотного мужчину средних лет, который преграждал выход из номера.
Зверев не растерялся, коротко и ясно произнес выученную наизусть речь. Сказал, что не боится, пусть публикуют снимок во всех газетах мира и оставят его в покое. Речь не произвела должного впечатления, «издатель» начал уговаривать, Зверев — распаляться. В разговор встрял мужчина в дверях, пригрозил кулачной расправой. Зверев поддался на провокацию, накопившаяся за полгода злость бросилась в голову, он сделал ложный выпад, когда противник раскрылся, нанес удар в челюсть, перепрыгнул через распростертое тело, выскочил в коридор, где его встретил невысокий человек в пенсне и попытался остановить. Зверев сбил его с ног, вылетел на улицу и попал в объятия полицейских.
В два часа десять минут Зверев расхаживал по цементному полу одиночной камеры.
Сцена была подготовлена и срежиссирована профессионалами. Человек в пенсне являлся дежурным администратором гостиницы, человеком в городе известным, его подставили Звереву на убой. Оба они не подозревали, что разыгрывают написанные чужой рукой роли. Мужчина, сбитый в номере, мог легко справиться со Зверевым, но послушно подставил свою челюсть под удар. Когда Зверев вылетел в коридор, мужчина поднялся, заявил, что гонорар придется удвоить, так как кулак у русского парня настоящий. После этого агенты спокойно покинули гостиницу. Начала действовать официальная власть, которая не знала ничего о проводимой провокации.
Дежурный прокурор приехал в участок. Ознакомившись с материалами, он осуждающе покачал головой. Свидетелей оказалось больше чем достаточно. У добропорядочного администратора врач установил перелом челюсти и сотрясение мозга. Состав преступления был налицо. Объяснения Зверева не подтверждались, посторонних в гостинице не обнаружили, их восприняли как алкогольный мираж.
Зверева ждали суд и тюрьма.
Он это понял к четырем утра, когда, достаточно остыв, имел возможность подумать. Он прекрасно знал, уголовных преступников не выдают, да даже если свои и заберут его отсюда, то дома обязательно будут судить и посадят. О литературной деятельности можно забыть навсегда. Он был разбит наголову, поставлен к стенке, оставалось лишь ждать залпа.