оскву. Мы жили на территории студенческой базы пединститута. В лесу. До города нужно было добираться на электричке около часа. И хотя в спортивный лагерь я ехал с целью покататься на лыжах, ведь у нас в Калининграде такого снега мы отродясь не видали, но и побывать в столичных театрах мне тоже очень хотелось. Поэтому уже на следующий день по приезде я вместе с другими однокашниками отправился в столицу. В поисках билетов. И ведь достал! И в «Современник», и во МХАТ, и даже на Таганку. Почти все деньги потратил, но был на седьмом небе от счастья, что смогу целую неделю наслаждаться высоким искусством. Я уже возвращался на вокзал, когда в метро ко мне подошёл молодой парень и, оглядываясь по сторонам, заговорщически спросил: - Диски нужны? - Что? - не понял я. - Диски. Маккартни, Леннон, Харрисон. - Спасибо, не надо. - Мне ещё показалось странным, что он называет всех музыкантов группы «Битлз» по отдельности, словно каждый из них имел свой сольный диск. - Покупай, по дешёвке отдаю. За пять дисков - десять рублей. Я направился к эскалатору. Парень быстро обогнал меня, и мы чуть ли не одновременно ступили на движущуюся ленту. - Ну что, берёшь? - не унимался он. Я молчал. Ещё подумал, где у него спрятаны эти диски? В руках у него не было ни портфеля, ни пакета. Ничего. - За пять, - сбросил он цену и стал сверлить меня взглядом. И я сдался. Полез в бумажник, вынул пятёрку, с ужасом обнаружив, что у меня после сегодняшнего визита в город осталось чуть больше трёх рублей с мелочью, и послушно протянул деньги. Он резко выхватил их, вынул из-за пазухи какой-то свёрток, сунул мне его чуть ли не в лицо и резво побежал вниз по эскалатору, оставив меня в полном недоумении... Я развернул грязную бумагу. В ней лежали скрученные трубочкой пять рентгеновских снимков чьей-то сломанной челюсти, прорезанные кольцевыми неглубокими бороздками, отдаленно напоминающими спил многолетнего дерева... Это и были Маккартни, Леннон и Харрисон. Никому не нужные, никчёмные диски на «ребрах», которые уже лет десять, как вышли из потребления. Ан нет... Оказывается, не совсем. И я был тем последним могиканином, которому они достались. Стоит ли говорить, что это ценное приобретение напрочь лишило меня возможности дальнейших поездок в столицу, и все остальные дни я только и мог себе позволить, что кататься на лыжах, чуть ли не плача от обиды, что и Таганка, и МХАТ, и даже «Современник» меня, увы, так и не дождались... Да, но тогда я был совсем пацаном. А сейчас... Однако, как говорится, дело сделано. Я стал счастливым обладателем ценной бумаги: акции новоиспечённой товарной биржи «Фурор» номиналом аж в одну тысячу рублей, которую мне, по дружбе, продали в шестьдесят раз дороже... Спасибо другу Лёне. Мое первое знакомство с работой товарной биржи «Фурор» оказалось весьма полезным и познавательным. Как выяснилось, в нынешних рыночных условиях продать можно всё: старые грузовики (где их только нашли?), резиновые перчатки, кирзовые сапоги и даже яблочное повидло. Из запасников, закромов и сусеков, со складов, баз и пакгаузов выгребались самые неожиданные вещи, агрегаты и продукты. Особенно активно эти склады опустошались в воинских частях. Пронырливые брокеры выметали оттуда всё: лётные кожаные куртки, кислородные баллоны, говяжью тушёнку, медную проволоку, капроновые канаты, фланелевые тельняшки, оловянные пуговицы, сгущённое молоко... И всё это надежно припрятанное до поры до времени богатство разлеталось с руками и даже ногами... Правда, мне от этого было, как говорится, ни холодно, ни жарко. Я был чужим на этом чумном празднике жизни, поскольку ни купить что-либо, за неимением денег, ни продать, за отсутствием товара, ничего не мог. Оставалось лишь глядеть, как это делают другие, и делать соответствующие выводы. А вывод напрашивался один: искать нужный, востребованный товар и, пользуясь своим привилегированным правом участника биржевых торгов, выставить его на продажу. Я ходил по разным торговым выставкам, спецпрезентациям, научно-практическим семинарам, благо, они организовывались чуть ли не каждый день, выискивая потенциальную жертву, то есть, какого-нибудь доверчивого зарубежного (наш отметался на корню) коммерсанта, который бы клюнул на мои сладкоголосые трели о том, какие невероятные возможности сулит им сотрудничество с крупнейшей в регионе товарно-сырьевой биржей «Фурор», представителем которой является их покорный слуга. То есть я. Я рисовал фантастические картины, стараясь придать им максимум реальности, рассказывая о том (хоть и сам об этом имел весьма смутное представление), как можно быстро, надежно и выгодно продать (с моей помощью) их, даже не пользующийся спросом, самый неходовой товар. Я доходчиво, как мне казалось, объяснял им, какие необъятные просторы нашей могучей страны всеобщего дефицита открываются перед ними, и что именно с помощью такой движущей силы, как наша товарная биржа «Фурор», можно насытить эти просторы производимой ими продукцией. Я сам дивился своему красноречию, рождённому желанием активно включиться в процесс. Правда, случались и накладки, когда после моей пламенной речи о перспективах, которые сулит счастливому предпринимателю наше с ним сотрудничество, вдруг микрофон брал незнакомый мне оратор и, представившись брокером товарно-сырьевой биржи «Фурор», начинал говорить примерно то же самое, что минутой раньше говорил я... И всё-таки, то ли с помощью своего красноречия, подкреплённого раздаваемыми налево и направо визитками, благо районная типография по старой памяти печатала мне их сотнями, то ли волею случая, но мне удалось-таки заинтересовать одного польского бизнесмена. Даже не бизнесмена, а так, представителя плодово-овощного заводика, который так же, как и я, ходил по разным выставкам, презентациям, дабы найти покупателей на их залежалую продукцию. Вот и встретились два одиночества... Тадеуш, так звали моего польского компаньона, быстрее других смекнул, какие выгоды может сулить такое сотрудничество. По-русски он говорил сносно, с мягким характерным акцентом. Так что мы быстро обо всём договорились. Домой я не шёл - летел, окрылённый первым успехом... В увесистом целлофановом пакете, украшенном логотипом завода, тяжело перекатывались образцы консервной продукции: зелёный горошек, сладкая кукуруза, маринованные огурчики и две баночки с джемом: малиновым и клубничным. Все эти деликатесы предназначались для демонстрации в торговом зале биржи, куда я их и собирался отнести. Но сначала решил забежать домой и оставить их там, на сохранение, не мотаться же, в самом деле, с этим пакетом по всему городу. У меня ещё было запланировано два выступления: в доме профсоюзов, там проходила встреча литовских аграриев, и в спорткомплексе «Юность», где работала международная выставка товаров народного потребления. Домой я вернулся уже поздно вечером. За столом на кухне сидела жена и аппетитно уписывала из консервной банки сладкую кукурузу. Рядом, крепко пристегнутая кожаными ремнями к детскому стульчику и болтая голыми пухлыми ножками, урчала от удовольствия, слизывая с батона растекающийся по ручкам клубничный джем, моя маленькая дочурка. А на столе в глубокой тарелке с голубой каемочкой лежали упругие маринованные огурчики... Короче, все мои экспонаты, кроме банки с зелёным горошком (как до нее ещё не добрались?), были безжалостно распотрошены... - Лена, - закричал я, - что ты делаешь! Ты поедаешь мой бизнес!!! - Что? - не поняла жена. - Какой бизнес? - Вот этот! - я подошёл к столу, схватил с тарелки огурец и демонстративно откусил его. - Ты знаешь, - стал я объяснять с набитым ртом, - что все вот эти баночки нам не принадлежат, это образцы продукции, которые я должен был завтра отнести на биржу. -Да? - искренне удивилась жена. - Откуда ж я знала? Стоит в доме пакет с продуктами. Я и подумать не могла, что это не наше. Притом ты же знаешь, как я люблю кукурузу... Я рассмеялся, глядя на её обескураженное выражение лица. Ну что тут поделать? Не вырывать же изо рта... Сам виноват. И вот настал мой Аустерлиц... Впервые я был не простым соглядатаем чужих торгов, а непосредственным их участником. Правда, из всего моего итак не очень обширного ассортимента остался всего один лот - зелёный горошек. Но, зная, как преданно наш народ любит этот, увы, малодоступный в последнее время продукт, это был мой и не только мой, но и всего польского консервного завода главный козырь. Людей в зале было немного. Кто-то даже предложил вообще перенести торги на другой день. Но предложение это тут же большинством голосов было отметено. Все хотели работать... в надежде сорвать куш. И побольше! Правда, на два первых лота: детские альбомы раскрасок и облегчённые резиновые противогазы - покупателей не нашлось, и они были сняты с торгов. А вот за дизтопливо, партию дамских колготок и несколько рулонов офсетной бумаги бои шли нешуточные. Причем и топливо, и колготки, и бумагу, в конце концов, купил один и тот же загадочный брокер. И вот биржевой маклер объявил лот № 9 - консервированный зелёный горошек. Стартовая цена за банку - двадцать восемь рублей. Партия - двадцать тысяч банок. И для пущей наглядности гордо вознёс одну из них, ту, что ему только что передал я, над головой. Сердце у меня заколотилось, как когда-то перед экзаменом. - Двадцать восемь пятьдесят, - поднял лениво руку сосед слева. - Двадцать девять, - раздался тонкий голос сзади. - Тридцать! - пробасили