с Кордо-Барановым, взять у него нужные документы и следовать дальше по маршруту в этот самый Кохла-Ярве. У нас уже и билеты были заранее куплены. Поэтому, когда стрелка часов остановилась на девяти, мы поняли, что пора звонить. Однако голос в трубке звучал, как-то вяло, не было тех жизнерадостных обертонов, столь характерных для моего собеседника. Чувствовалось, что настроение у господина с двойной фамилией не очень. И, чтобы как-то его развеселить, я рассказал ему о рыночных сплетницах, болтающих про какой- то государственный переворот. - Ты что, ничего не слышал? - прервал меня Кордо-Баранов. - В Москве ГКЧП. Горбачёва сняли... Не знаю, что у нас тут будет. Больше я уже ничего не слышал. - Что случилось? - увидев мое растерянное лицо, спросила жена. - Это были не сплетни, - ещё не осознав всего случившегося, произнёс я. Переворот! От одного этого слова становилось жутко. Его ещё нам не хватало. Я был в полной растерянности, не зная, что делать, как будто от меня что-то зависело. Но теплилась надежда - может всё обойдется? Хотелось на это надеяться. В самом деле, не камикадзе же мы, чтобы снова возвращаться туда, откуда только что выбрались. И то не полностью. Но пронёсшийся по дороге бронетранспортёр, а следом ещё один, серьёзно поколебали мои надежды. Однако война-войной, а голод - не тётка... Ведь мы ещё с утра, как говорится, и маковой росинки во рту не держали. Поэтому, как только открылась привокзальная кафешка, тут же прошмыгнули в неё. Кто знает, удастся ли нам ещё где подкрепиться. Переворот же! Кафе было тёмным и пустым. Только один парень всё ходил кругами вокруг нас. Причём круги эти становились всё уже и уже, пока он не приземлился на соседний стул. - Вот такие дела, - сказал парень почти без акцента и посмотрел на меня, наверное, ожидая какой-то поддержки. Но она мне самому была нужна. Поэтому я ничего не ответил. - Плохо? - продолжил пытать меня парень. - И вам плохо. И нам. Тут я с ним полностью согласился. - Мы ведь только свободу почувствовали, - похоже, парню очень хотелось выговориться. А поскольку мы с женой были единственными посетителями кафе, то и приняли на себя основной удар. - Даже ещё не свободу, а так, надежду, что наконец-то станем свободными. А теперь что? Опять в лагеря? - Он пытался убедить меня, хоть я особо и не возражал, что независимая Латвия станет другом и союзником России. - Мы же думали, что это русские нас в лагеря позагоняли. А теперь знаем, что и вы от Сталина терпели. И не меньше... Мы теперь вас хорошо понимаем. И не считаем больше врагами. Он хотел ещё что-то сказать, но в это время в кафе влетела группа молодых парней. Они что-то кричали по-латышски. Наш собеседник вскочил и подбежал к ним. А мы поехали к Кордо-Баранову. Надо же было всё-таки определиться, что делать дальше. Город был тих и спокоен. Правда, пока мы ехали в полупустом троллейбусе, мимо нас пронеслось несколько военных грузовиков. Хотя, что тут такого? Они и у нас по городу ездят. И ничего... Кордо-Баранов жил в старом, с барочными вензелями, многоэтажном доме, в двухкомнатной квартире, которую получил, ещё когда служил в армии. В звании подполковника. В ней и остался, уйдя на пенсию. И сейчас переживал не только за судьбу страны, но и за полученную от Министерства обороны жилплощадь. Как бы её у него обратно не попросили. Здесь, в двухкомнатной квартире, достаточно скромной для человека с двойной фамилией, в линялой салатовой футболке с пятнами на животе, он уже не казался таким солидным и всемогущим. Да, собственно, он и не был таковым. Вся его солидность и важность была напускной. Он играл роль важного человека, а на самом деле ездил по разным городам, высматривал, вынюхивал: где что плохо лежит, что можно купить, перепродать, пустить в оборот и докладывал об этом своим хозяевам, тем, у кого действительно были и деньги, и связи. Его внешние данные, зычный голос, ну и двойная фамилия делали своё дело. И ему вполне хватало того, что он получал от своих работодателей. А что ещё нужно скромному пенсионеру? Может, в другой раз мы ничего бы этого и не узнали. И Кордо-Баранов так и остался бы для нас человеком с двойной фамилией. Но коньяк и нестабильная политическая обстановка, меняющаяся каждую минуту, развязали ему язык. - Влипли мы тут, - не отрываясь от экрана телевизора, сказал он. - Если что пойдёт не так, я вообще на улице могу оказаться... вместе с семьей. Мы тут и так, как бельмо на глазу. - Ну почему же, - возразил я. - Вы же сюда перебрались не по своей воле. Это же военная служба. Я вот только сегодня с одним латышом разговаривал. Он считает, что от независимости Латвии мы все только выиграем. Ни с кем они расправляться не собираются. - Да, это они только так говорят. А коснись что - вылетим мы отсюда к чёртовой матери. Военных, уж точно, в первую очередь погонят. - Так я не понял, вы за Горбачёва или за путчистов? - спросил я его. - А чёрт его знает... Может, и за путчистов. Сам не пойму... Тем временем ситуация у Дома радио всё больше накалялась. Диктор торжественно и в то же время драматично сообщал о том, что к зданию подъезжают грузовики, бронетехника, что к ним в студию рвутся бойцы ОМОНа, и что в любую минуту телецентр может быть захвачен. Всё это происходило на фоне каких-то криков и громких хлопков. Становилось всё страшнее и страшнее. - Никуда мы дальше не поедем. Возвращаемся домой! - решительно заявила Лена. - Да спокойно тут у нас. Ничего страшного не происходит. Не бойтесь! - уговаривали нас по телефону ребята из Кохла-Ярве. Им очень не хотелось терять таких выгодных клиентов. Кому они ещё продадут свой цветной принтер? Наше решение огорчило и хозяина квартиры. Он ведь тоже от этой сделки, которую сам и провернул, должен был что-то получить. Но когда диктор произнёс дрожащим голосом, что ОМОН врывается в студию, что сейчас он будет вынужден прервать передачу, и для пущего драматизма крикнул: - Прощайте! - Лену уже было не отговорить. Тем более, что телевизор действительно погас. Мы сидели в зловеще тихой комнате, слышно было, как тикают в спальне каминные часы, и не знали, чего ещё ждать. Нам было страшно. Мало того, что случился переворот, так мы ещё оказались за сотни километров от родного дома, где осталась, пусть и с бабушкой, наша малолетняя дочка... Что там происходит, мы не знали... Неопределенность бывает страшнее реальности. - Поехали быстрее на вокзал, - скомандовала Лена. - Куда вы, там же стреляют? - попытался остановить её Кордо-Баранов. - Ну и пусть! Мы выскочили на лестничную площадку, даже толком не попрощавшись с хозяином квартиры. - Счастливо, - крикнул он нам вслед. - Осторожнее там! - Он стоял в дверном проёме, тихий, испуганный, растерянный, в засаленной выцветшей футболке, с кругами пота под мышками. Похоже, ему тоже было страшно... Город был вымерший. Ни такси, ни машин. Наконец из-за поворота появился троллейбус. Тоже почти пустой. Да и те, кто в нём ехал, преимущественно молчали, напряженно всматриваясь, что происходит там, за окнами троллейбуса. Тем более, что мы подъезжали к Дому радио (иначе на вокзал было не проехать), где и происходили основные революционные события. Но как-то вяло. Хотя тут и стояло много техники, БТРов, а в небе кружились стайки вертолётов. Раздавались даже отдельные короткие хлопки. И это больше всего настораживало. Но особого сопротивления всё же не наблюдалось. Скорее всего оно уже было подавлено. Это мы поняли, когда в троллейбус влетела компания пацанов с какими-то скомканными транспарантами и оживленно стала о чём-то говорить, грозя стоявшим у дороги омоновцам. Но всё равно было понятно, что победу пацаны упустили... Зато вокзал кишел от пассажиров. Ещё не закончившийся переворот заставил людей сорваться с насиженных мест и ехать. Куда? Зачем? От кого? Непонятно! Я пробился к кассе и попросил два билета на поезд в Калининград. - Билетов нет, - ответила кассир. - Как нет? Да никогда такого не было, чтобы поезд Рига-Калининград был забит под завязку. Всегда полупустой ездил. А тут вдруг всем вздумалось к нам ехать... Бегут они из своей Риги что ли? Я не знал, что скажу жене. Вот, она обрадуется, узнав такое. И так вся на нервах. И тут кассирша сжалилась надо мной и доверительно прошептала, что есть у неё два билета, но в СВ. - Что? - не понял я. Я слышал, что бывают такие спецвагоны для привилегированных граждан, но чтобы самому оказаться в их числе - даже мечтать не мог. Спасибо, путч помог. - Давайте в СВ, - цена меня не пугала. Может, завтра эти бумажки вообще не понадобятся. Сколько денежных реформ пролетело только за эти пять с небольшим лет. Зато вместе с билетами на поезд к нам постепенно приходила какая-то уверенность. Даже не уверенность, а ощущение, что и это пройдёт. Растает. Как дурной вязкий сон, сковывающий по рукам и ногам, мешающий заскочить на подножку убегающего вагона, за которым ты всё бежишь, бежишь и никак не можешь догнать. В центре зала ярко горели витрины ювелирного магазина. Этакий островок роскоши и достатка. Он был чем-то инородным среди нервно снующих туда-сюда пассажиров. Но, как ни странно, привлекал к себе внимание. Вон сколько мотыльков слетелось на его соблазнительный блеск. Лена тоже подошла и стала рассматривать горящие в лучах искусственного солнца украшения. Боже мой, когда я в последний раз дарил ей что-то подобное. В погоне за недосягаемыми миллионами, я забыл, что нужно делать подарки. Не на День рождения, не на Новый год или ещё какой-нибудь общественный праздник, а вот так, спо