вцев. Эти ребята только и делали, что после пурги раскапывали занесённые снегом дома. Да вот в этот раз не угадали - вместо дверей угодили лопатой в окно. Стекла, естественно, в полку не оказалось. Дефицит. Так вот и дожили до лета с забитым фанерой окном... Он вдруг с ужасом подумал, что теперь даже не успеет его застеклить. И его Мусечка с малышом так и останутся зимовать с разбитым окном. То, что будет с ним, он уже не думал. Ясно, что ничего хорошего. 2 ...Когда он понял, что мишени ему не достать, а стрельбы из-за этого никто отменять не будет, то приказал солдатам из своей батареи рисовать их на старых газетах. Благо на прошлой неделе комдив доверил ему оформить ленинскую комнату. А там этих старых газет - видимо-невидимо. Вот и сгодились для дела. И ведь выбирал только те листы, где фотографий поменьше. И чтоб никаких первых лиц государства. И всё равно недосмотрел... Ну надо же, чтобы с обратной стороны мишени оказался снимок общающегося с народом товарища Берии. И чтобы меткий стрелок из его батареи угодил именно в него. В Лаврентия Павловича. Прямо в лоб. Конечно, никто бы этого, отродясь, не заметил. Если бы не Бочков. Тот всё увидит, всё унюхает, до всего докопается. Страшный человек. Про всех всё знает. И не только в полку. Но и дома. И на Большой земле. Везде. Помнится, когда родился Славик, они с Мусей получили из дома посылку с пеленками, распашонками и даже настоящим английским пледом в клеточку. Вот за этот плед Бочков тогда и прицепился. Откуда, мол, такой? Наша легкая промышленность пледы не производит. Может, вы скрываете, что у вас есть родственники за границей? И нужно было оправдываться, доказывать свою преданность и верность. И быть на седьмом небе от счастья, что тебе поверили, отпустили и не стали «шить дело». А ведь могли. Бочков тогда ему прямо сказал: «Ладно, если бы за тебя комполка не поручился, ты бы у меня так просто от ответа не ушел. Мы и отца твоего, за такие сомнительные подарочки привлечь можем. То, что он у тебя участник войны - ничего не значит...» Ничего... Это точно. Роман понимал, что боится этого человека. Не презирает, не ненавидит его. А просто боится. Какой жуткий животный страх он испытал этой весной. И из-за чего? Из-за разбитой статуэтки... 3 Первый толчок был столь незаметным, что Муся его даже не почувствовала. Только увидела, как качнулась стоявшая в углу этажерка, и с верхней полки упал маленький бюст Сталина. Голова у генералиссимуса раскололась надвое... Этот полёт вождя так её перепугал, что она долго не решалась подойти к разбитой статуэтке... «Не к добру всё это», - подумала Муся. Она подняла осколки бюста и стала их прикладывать. Лицо Сталина перерезал толстый кривой шрам. Он рассек бровь, обезобразил щёку и скривил подбородок. Нос у отца народов сильно укоротился, придав ему несерьёзный насмешливый вид. Но Мусе было не до смеха. Ей стало страшно... И тут в дверь постучали.... Она инстинктивно накрыла гипсовые осколки газетой и пошла открывать. Вошел Рома. - Как ты? Сильно тряхнуло? - сразу же с порога спросил он жену. - Это ещё семечки. Говорят, будут толчки посильнее. Так что нужно быть наготове, чтоб в случае чего успеть из дома выскочить... У нас - ничего? Дом выдержал? - Дом-то выдержал. Да вот бюст разбился... - Какой бюст? - переспросил Рома, хотя отлично знал, что кроме бюста Сталина никаких других статуэток у них в доме не было. Муся отдёрнула газету... На полу лежал обезглавленный вождь с рассеченным надвое черепом. Увиденная картина напугала Рому, ещё больше, чем Мусю. - Дверь закрой, - приказал он жене. Затем собрал все осколки разбившегося бюста на газету и, схватив лежащий в кухне топор, стал бить обухом по гипсовым кускам. Он их дробил до неузнаваемости и всё равно ему казалось, что из всех этих мелких осколков проступают черты вождя. Он дождался ночи и, сложив всё в помойное ведро, тихо, крадучись, чтоб, не дай бог, никто его не заметил, вышел из дома... Он чувствовал себя преступником, убийцей, старающимся скрыть следы своего преступления, но сознающего, что кара в лице Бочкова настигнет его... Обязательно настигнет... Утром, когда Роман пришел в часть, то сразу понял, что что-то не так... Все были какие-то возбужденные, взвинченные. Никто ни с кем не разговаривал, не шутил. Лишь буфетчица Лида, всегда весёлая, приветливая, вытирая слёзы передником, о чём-то шепталась с поварихой Надей. Да и у Нади было всё лицо заплаканное. - Что же будет? Что же будет? - обхватив голову руками, повторяла она одно и то же. - Случилось что? - спросил Роман пробегавшего мимо дневального. - А вы что, не знаете? - удивился тот. - Сталин умер. - Как умер? - Читайте, - сказал дневальный и протянул Роману свежий номер гарнизонной газеты. С первой полосы на него укоряюще смотрел генералиссимус. Целый, невредимый. Как будто Роман и не кромсал его ночью, не дробил на мелкие кусочки. Он стал читать некролог: «Дорогие товарищи и друзья! Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой необходимой болезни скончался Председатель Совета Министров Союза ССР и Секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович СТАЛИН». Умер. Не может быть... Какое-то зловещее совпадение... Роман даже покрутил головой, не кажется ли ему это всё... Нет, не кажется... и стал читать дальше: «...Весть о кончине товарища СТАЛИНА глубокой болью отзовется в сердцах рабочих, колхозников, интеллигентов и всех трудящихся нашей Родины, в сердцах воинов нашей доблестной Армии и Военно-Морского Флота, в сердцах миллионов трудящихся во всех странах мира. В эти скорбные дни все народы нашей страны еще теснее сплачиваются в великой братской семье под испытанным руководством...» И в этот момент кто-то резко вырвал у него газету из рук. Перед ним стоял Бочков и с перекошенным от злости лицом заорал: - Читаешь! Антисоветчину читаешь! - Какую антисоветчину? - не понял Роман. - Некролог читаю на смерть товарища Сталина. Скорблю. Вместе со всем советским народом. - Скорбишь? - продолжал орать особист. - Можно подумать. Злорадствуешь. Ну-ка, прочти, что тут написано... - и он сунул газету Роману прямо в нос. - Вот тут. - 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой необходимой болезни скончался, - стал читать Роман. - Какой болезни? - ехидно спросил его Бочков. - НЕОБХОДИМОЙ, - чуть ли не по слогам произнес Роман, впервые осознав смысл прочитанного. - Необратимой! Необратимой! - зашелся в крике Бочков.- А ты что читаешь? - Что написано, то и читаю, - растерянно сказал Роман. - Антисоветчина написана. А ты читаешь. И злорадствуешь. И это когда весь советский народ скорбит... Но тут он заметил ещё кого-то с газетой в руках и побежал наперерез. - Стой! Воспользовавшись моментом, Роман быстренько выскочил из казармы на улицу. У облупившегося здания типографии стоял старенький грузовик и в него двое солдат бросали плохо перевязанные кипы газет. Рядом, возле машины переминался с ноги на ногу в расстегнутом кителе майор Дмитриков. Испуганный, растерянный он тёр красные воспаленные глаза и всё повторял: - Я не виноват, я не виноват... Дмитриков был редактором гарнизонной газеты. Фронтовик, имеющий боевые награды, он давно уже мог уйти на пенсию. Да только идти было некуда. Семья вся погибла. Вот и остался он в части в должности редактора гарнизонной газеты. А так как кроме него никто в полку толком писать не мог, профессиональных журналистов им по штату не полагалось, то приходилось Дмитрикову быть и военкором, и корректором, и ответственным секретарем, и даже наборщиком... Прошлой ночью, после дежурства в типографии его срочно поднял с постели Бочков. - Вставай, нужно из Центра принять важное сообщение. - Связь была плохая, слышно через слово. Да и сама весть о смерти товарища Сталина так ошарашила Дмитрикова, что он не мог справиться с дрожью и по нескольку раз переспрашивал у читающего текст «Ивана Краткого» чуть ли не каждое слово. И на тебе, все-таки допустил ляп. И какой ляп... - Я не виноват, я не виноват, - повторял он как заклинание и все тёр, тёр красные воспалённые глаза. Но тут подъехал командирский газик, из него выскочил Бочков (когда только успел, подумал Роман) и грубо запихнул Дмитрикова в машину. Больше его никто никогда не видел... - Ну вот, теперь и со мной будет то же самое, - подумал Роман. - А что будет с Мусей, со Славиком? Они-то в чём виноваты? Бочков никого не пощадит... Тем более, что с его женой у особиста уже произошёл один очень неприятный разговор. 4 Это случилось в середине января. Как раз отмечали годик со дня рождения Славика. Пригласили и Семёна Штерна. Акушера, который принимал у жены роды. Человек он был очень общительный веселый, но в последнее время как-то замкнулся, старался быть незаметным. И на то были причины. По посёлку поползли слухи, будто у Штерна в Москве арестовали брата за шпионаж и вредительство, и что скоро арестуют и Семёна. - Ты знаешь,- доверительно шептала Мусе её подружка Света, - а Семён-то наш - сионист. Только прикидывался добреньким, а сам-то роженицам вместо таблеток какой-то яд подсовывал. Чтоб они своим ядовитым молоком детишек травили. Вот же, гад какой... - Что ты несёшь, - набросилась тогда на неё Муся. - Какой яд. Ты ж сама у него рожала, и я, и Нина. Да все тут у него рожали. И что-то я не припомню, чтобы у