хоть и документы на перевод из Луганского пединститута в Петропавловский отправляла. Но в первую же сессию, когда поехала вместе с еще одной подружкой-заочницей и солдатиком-возницей в город на открытых санях, других в части им просто не дали, попала в пургу. Чудом жива осталась. После той, едва не закончившейся печально поездки, с учебой было покончено. А потом родился Славик. Вот уж и счастье. И радость. И театр одного актера. Этот забавный смышленый карапуз не давал ей скучать, когда она оставалась подолгу одна в доме. Заставлял её не опускать руки, когда уже и делать ничего не хотелось. 7 - Завтра утром вы летите на Большую землю, - сказал Роман. - Бочков ещё спать будет... Собирайся. У вас мало времени. - А ты? - спросила Муся. - Что я? - Роман грустно улыбнулся. - Командир полка предложил мне перевод на Итуруп. - Это же тьмутаракань, - ахнула жена. - Зато от Бочкова подальше. Машина приехала в четыре утра. Но и Муся, и Роман не спали. Они вообще не ложились. Да разве тут уснёшь? Спал только малыш. Сладко, беззаботно. Широко разбросав маленькие пухлые ручки, словно хотел обнять их всех. А они смотрели на него и еле сдерживали слёзы, чтоб не причинить ещё больше боли друг другу. ... Когда машина полностью растворилась во мгле, увозя в неизвестность жену и сына, Роман пошёл в дом, сел за стол, этот массивный стол сколотили еще в прошлом году солдаты из его батареи. Им хотелось сделать что-то приятное своему командиру. Ну и его жене, конечно, тоже. Положив голову на сложенные крест-накрест руки, Роман стал ждать Бочкова. Время тянулось нереально медленно. Роман посмотрел на потолок. Там, возле бумажного абажура, еле-еле проступало большое круглое пятно. Кроме него да Муси, может, никто бы его и не заметил. Сколько раз Роман замазывал его побелкой, а пятно вновь проявлялось, как старинный дагерротип, как сладостное отражение их совместной жизни. В тот раз он впервые принёс домой сухой офицерский паек: пакеты с перловкой, гречкой, макаронами и трехкилограммовую банку мясной тушёнки. Сильно замороженной. - А что с ней делать? - спросила его тогда Муся. - Ничего. Просто разогреть и смешать с макаронами. Он прилёг на кровать, чтобы немного поспать после ночного дежурства... И тут комнату потряс страшный взрыв. Он вскочил с кровати, хватаясь за лежащую на стуле кобуру с пистолетом. - Что случилось? Жена испуганно и в то же время виновато смотрела на него. В руках она все ещё держала дуршлаг, из которого свисали разваренные макароны. - Я положила её на печку разогреть, а она ... взорвалась... Кто же знал...- Муся была совершенно растеряна и подавлена случившимся. Роман взглянул на потолок. Там, рядом с абажуром свисал здоровенный шмат спрессованной тушёнки. Куски расплавленного сала стекали на пол, образовав приличную лужу. Более мелкие куски мяса были разбросаны по всей комнате: они облепили стены, пол, потолок, кровать, этажерку... Весь дом был в тушёнке. Сама же жестяная крышка от консервной банки, пролетев над головой испуганной хозяйки, словно острая бритва, разрезала тонкий тканый коврик на противоположной стене... - Это же месячный паек, - сокрушено вздохнула Муся. - Да чёрт с ней, с тушенкой, главное, жива осталась... - Роман обнял жену. - Ты уж, пожалуйста, будь поаккуратней. А то мы так с тобой вообще без дома останемся. Нахлынувшие воспоминания заставили Романа даже улыбнуться. Сколько еще таких вот смешных, грустных, забавных минут их совместного счастья хранит эта комната. Он посмотрел на часы. Было еще без четверти пять... Роман обхватил голову руками, словно хотел поддержать эту невыносимо тяжелую, набитую самыми тягостными и мрачными мыслями голову и стал считать в уме секунды. Он пытался представить, где сейчас находятся его жена с ребёнком. Уже должно быть подъезжают к городу. Как их там примут? А вдруг не возьмут? Или рейс отменят... Он стал отгонять от себя дурные мысли. - Всё должно быть хорошо! Всё должно быть хорошо! - уговаривал он себя. Невольно снова взглянул на часы. Было пятнадцать минут шестого. - Да что это, время остановилось? - занервничал Роман. Он чувствовал, как с каждой минутой сердце у него колотится всё сильнее и сильнее. Ожидание Бочкова затянулось. А что может быть тягостнее и мучительнее ожидания неизвестности. Причём той неизвестности, от которой нечего ждать ничего хорошего... - Да что это я? - разозлился на себя Роман. - Сижу, жду, как кролик удава. Да пошёл он. Чему быть, того не миновать... Он быстро оделся и решительно направился в полк. Уже светало. Сопки покрылись легким румянцем. И от этого утреннего румянца и ему как-то сделалось легче. - Чего, не спится? - спросил его дежуривший на КПП капитан Власенко. - Да хочу своих проверить... Подъём же скоро, - соврал Роман. На самом деле сейчас ему в казарму идти не хотелось. Не то настроение, чтобы его передавать ещё и подчинённым. Он направился в ленинскую комнату. Благо ключи от неё у него ещё не забрали. Он ещё раз осмотрел свою работу. В красном углу, как и положено, висел портрет Ленина. Рядом, тоже как положено, портрет Сталина. Ну а дальше по принятой иерархии: Маленков, Берия, Молотов, Хрущев, Булганин, Каганович. Ему ли не знать, ведь все эти портреты, украшающие ленинскую комнату, он лично, собственными руками крепил к бетонной, не поддающейся никакой дрели стене, за что получил благодарность от самого комполка. И всё ведь это было ещё на прошлой неделе... Роман подошёл к портрету Берии и с ненавистью посмотрел на него. Ему показалось, что тот тоже смотрит на него. Причём зло смотрит. С издевательской усмешкой. Даже очки, эти знаменитые бериевские круглые очки, похожие на два монокля, не в состоянии были спрятать пронзительный взгляд их хозяина. Роману хотелось схватить ненавистный портрет и разбить его, как совсем недавно он разбил бюст Сталина. Правда, тогда он бил от страха, теперь же его переполняли совсем другие чувства. И тут в комнату влетел Бочков. Не обращая внимания на Романа, он сорвал со стены портрет Берии и с размаху, что есть мочи, ударил его ногой. Мелкие стекла от разлетевшихся вдребезги очков Берии полетели в разные стороны. - Ты что делаешь, гад - Роман схватил Бочкова за руку, тот, как ему показалось, сошёл с ума... Но Бочков оттолкнул его и ещё раз врезал хромовым сапогом по самодовольному лицу члена политбюро. - Ненавижу! Тебя, его, всех ненавижу! - истерично кричал Бочков. - Такой план мне сорвали. Такой план! - Он еще раз ткнул ногой в разорванный портрет. - А ты что, не знаешь, что Берия - враг народа!- вдруг обратился он к лейтенанту. - Как враг народа? - не поверил своим ушам Роман. - Так. Изменник. Заговорщик... Власть хотел в стране захватить. Так что радуйся, лейтенант. Хороший из тебя стрелок получился. Дальновидный. И тут Бочков заплакал. Навзрыд. Роману на какое-то мгновение даже жалко его стало. Ну, надо же, как человек убивается. Хотя, какой он, к черту, человек. Сейчас проплачется и пойдет ещё на кого-нибудь донос строчить. Роман вышел на улицу. Солнце уже светило вовсю. Пробегавший мимо дневальный весело отдал ему честь. Так что, значит, всё обошлось? И никакой он уже не враг народа? Роман не мог поверить случившемуся. Где-то далеко-далеко над Охотским морем летел на Большую землю самолёт с убегающими от Бочкова Марией и её сыном. А сам Бочков в это время вытирал грязным носовым платком испачканное от слёз лицо. Роман пошёл в казарму. Солдаты ещё спали. Тихо, безмятежно. Это были самые сладкие предутренние минуты. - Рота, подъём! - во всю мощь своих молодых и здоровых лёгких крикнул Роман. Начинался новый день его долгой и счастливой военной жизни.