Морские истории
Перстень индейского вождя
Этот массивный, словно снятый с чьей-то могучей руки перстень, с прячущимся среди золотых зарослей, вон, один нос только и торчит, краснокожим вождём Тупак Амару попал ко мне помимо моей воли, абсолютно случайно. Я и не думал его брать. Зачем? Во-первых, я никаких колец, а тем паче перстней на своих, не отличающихся особым изяществом пальцах, отродясь, не носил, а во-вторых, мне что, больше делать нечего, как драгоценную валюту на абсолютно ненужные украшения разбазаривать? Не для того я в море пошёл, чтобы вместо колониальных товаров: жвачки, джинсов, ананасов, ну и растворимого кофе, естественно, - всякие побрякушки покупать. Да меня из дома выгонят вместе с этим, будь он не- ладен, перстнем. Но было, было в нём что-то манящее, завораживающее, гипнотизирующее. Было! Тем более что и владелец его вёл себя как-то подозрительно, то и дело оглядывался, будто кого-то высматривал. Да и говорил как-то загадочно, полушёпотом, правда, по-испански. А когда он на секунду приоткрыл свои, повидавшие много чего в жизни ладони, и там сверкнуло что-то неправдоподобно блестящее, я сломался. А может, и впрямь этот, отполированный до ослепительного блеска перстень принадлежал когда-то какому-нибудь индейскому касику. Почему бы и нет? Ведь чего там в этой сельве ещё не спрятано. Много чего... И что какие-то несколько тысяч солей за такой исторический артефакт. Пустяк! Тем более, тут одного золота грамм тридцать, а то и пятьдесят... Правда, на судне мой восторг оценили не все, усомнившись в достоверности, выгравированных на внутренней стороне перстня иероглифах. - Это не золото! - собрав в кучку мохнатые брови, вынес вердикт Ваня Бабенко. Матрос со стажем. - Что я золота от меди не отличу? - И для большей убедительности громко и раскатисто захохотал, вызвав ответную реакцию у собравшихся. Правда, не у всех. - Вот, вот что покупать надо было! - И Ваня вынул из безразмерных брезентовых штанов целую гирлянду часов. Штук пять или шесть. - «Мортима», - многозначительного произнёс он. - Лучшие глубоководные часы. Выдерживают до двадцати атмосфер... - Это ж сколько в метрах? - раздался чей-то любопытный голос. - У тебя что по физике было? - взглянув в нужном направлении, съязвил Ваня. - Одна атмосфера - сто метров. Вот и считай... Кто-то аж присвистнул. - Это ж что, на два километра с ними нырнуть можно? - Ага. Нырнуть можно, а вот вынырнуть... Все засмеялись. - Зачем вообще такие часы, когда тебя раньше них сплющит? - встрял в разговор моторист Кошечкин, полностью соответствующий своей мягкой фамилии. Тут уж мне пришлось продемонстрировать свои знания (инженер всё-таки) и напомнить присутствующим, в том числе и Ване Бабенко, что одна атмосфера равняется вовсе не ста, как он думает, а всего десяти метрам водяного столба. Все сразу успокоились. Ну это же совсем другое дело! Можно было подумать, что каждый из них готов хоть сейчас сигануть на двести метров. Делов-то! Но Ваню уже было не остановить. Его даже не огорчил тот факт, что часы его не такие уж и глубоководные... Ему не терпелось убедить и себя, и окружающих, что перстень мой ненастоящий. В смысле, не золотой. А если и золотой, то не весь. Ну, может, малость позолоченный, но не больше.... - Давай проверим! - настаивал он. - Как? - не понял я. - Ну ты же химик! - Ну? - Что ну! Давай опустим твой перстень в серную кислоту. Или соляную. У тебя же они есть? - напирал Ваня. - Есть, - согласился я, даже не удивившись обширным Ваниным познаниям, хотя, по-честному, ничего проверять мне не хотелось. В конце концов, что я этот перстень носить буду? Нет, конечно. Это ж так, для форса. Подарок индейского вождя. По крайней мере, под таким соусом я бы его демонстрировал своим друзьям на берегу. Ну, может, ещё чего приврал бы. Но от Вани было не отвязаться. И я покорно, будто был действительно ему что-то должен, последовал в сопровождении группы поддержки в судовую лабораторию. Для проведения научного эксперимента над злополучным артефактом. - Но у меня одно условие, - обратился я к Ване. - Ты проверяешь мой перстень, а я твои глубоководные часы. - Как это? - Обыкновенно. Привязываем твои часы к тросу лебёдки и майнаем за борт на двести метров. Посмотрим, настоящие они или так - самопал. Ваня на минуту даже растерялся. Но сопровождавшая нас свита дружно поддержала мою идею: - Давай, Иван, не дрейфь! Ну не отступать же... Лаборатория располагалась в носовой части. Для научных экспериментов, особенно, когда дело касается химреактивов, а других, как говорится, не держим-с, место не самое лучшее. Сколько раз, особенно когда судно шло носом на волну, научные опыты заканчивались битьём пробирок, разлитыми реактивами (подчас очень токсичными) и испорченными пробами. Обычно мои просьбы хотя бы на время проведения опытов сбавить ход судна капитаном оставались не услышанными. Что за блажь, он там, в лаборатории, какой-то ерундой занимается, воду меряет, а мы из-за него можем на рыбалку опоздать... Но однажды и в рулевой рубке поняли, что это, всё же, не блажь... Я тогда как раз колдовал над пробиркой с серной кислотой (не разбавленной), пытаясь растворить в ней маленький кусочек олова. И как раз в тот самый момент, когда процесс пошёл, судно сильно подпрыгнуло на волне, и содержимое пробирки выплеснулось мне прямо в лицо. Я инстинктивно зажмурил глаза, которые, всё равно, нестерпимо жгло, и, обхватив ладонями лицо, выскочил из лаборатории на палубу. Где-то там, посредине, стояла сколоченная из досок купель с брошенным внутрь брезентом, в которой ещё пару недель назад барахтались те, кто впервые перешёл экватор. Старпом уже не раз напоминал, что надо бы эту каракатицу разобрать. Но у команды всё руки не доходили. И слава богу. Я, перескочив через бортик купели, плюхнулся в грязную воду, сознавая, что именно вот такая горько-солёная щёлочь может спасти мои обожжённые глаза (всё-таки гидрохимик). Жечь стало чуть меньше, и я с опаской (неужто ослеп?), очень медленно открыл один глаз. Было больно, но я видел! Тогда я открыл второй. Он тоже оказался цел или почти цел, потому как после той злосчастной экспедиции я уже никогда не расставался с очками. И всё-таки я был безумно счастлив, что этот удивительный, этот прекрасный, этот многоцветный мир для меня не погас. А мог... Казалось бы, тот акробатический кульбит, когда рулевой следил не за курсом судна, а за тем, как какой-то сумасшедший научник, даже не сняв одежды, плещется в грязной купели, должен был заставить тех, кто стоит за штурвалом, понять, что моя просьба была не блажь. И в тот раз, когда я чуть не осле