акцию у собравшихся. Правда, не у всех. - Вот, вот что покупать надо было! - И Ваня вынул из безразмерных брезентовых штанов целую гирлянду часов. Штук пять или шесть. - «Мортима», - многозначительного произнёс он. - Лучшие глубоководные часы. Выдерживают до двадцати атмосфер... - Это ж сколько в метрах? - раздался чей-то любопытный голос. - У тебя что по физике было? - взглянув в нужном направлении, съязвил Ваня. - Одна атмосфера - сто метров. Вот и считай... Кто-то аж присвистнул. - Это ж что, на два километра с ними нырнуть можно? - Ага. Нырнуть можно, а вот вынырнуть... Все засмеялись. - Зачем вообще такие часы, когда тебя раньше них сплющит? - встрял в разговор моторист Кошечкин, полностью соответствующий своей мягкой фамилии. Тут уж мне пришлось продемонстрировать свои знания (инженер всё-таки) и напомнить присутствующим, в том числе и Ване Бабенко, что одна атмосфера равняется вовсе не ста, как он думает, а всего десяти метрам водяного столба. Все сразу успокоились. Ну это же совсем другое дело! Можно было подумать, что каждый из них готов хоть сейчас сигануть на двести метров. Делов-то! Но Ваню уже было не остановить. Его даже не огорчил тот факт, что часы его не такие уж и глубоководные... Ему не терпелось убедить и себя, и окружающих, что перстень мой ненастоящий. В смысле, не золотой. А если и золотой, то не весь. Ну, может, малость позолоченный, но не больше.... - Давай проверим! - настаивал он. - Как? - не понял я. - Ну ты же химик! - Ну? - Что ну! Давай опустим твой перстень в серную кислоту. Или соляную. У тебя же они есть? - напирал Ваня. - Есть, - согласился я, даже не удивившись обширным Ваниным познаниям, хотя, по-честному, ничего проверять мне не хотелось. В конце концов, что я этот перстень носить буду? Нет, конечно. Это ж так, для форса. Подарок индейского вождя. По крайней мере, под таким соусом я бы его демонстрировал своим друзьям на берегу. Ну, может, ещё чего приврал бы. Но от Вани было не отвязаться. И я покорно, будто был действительно ему что-то должен, последовал в сопровождении группы поддержки в судовую лабораторию. Для проведения научного эксперимента над злополучным артефактом. - Но у меня одно условие, - обратился я к Ване. - Ты проверяешь мой перстень, а я твои глубоководные часы. - Как это? - Обыкновенно. Привязываем твои часы к тросу лебёдки и майнаем за борт на двести метров. Посмотрим, настоящие они или так - самопал. Ваня на минуту даже растерялся. Но сопровождавшая нас свита дружно поддержала мою идею: - Давай, Иван, не дрейфь! Ну не отступать же... Лаборатория располагалась в носовой части. Для научных экспериментов, особенно, когда дело касается химреактивов, а других, как говорится, не держим-с, место не самое лучшее. Сколько раз, особенно когда судно шло носом на волну, научные опыты заканчивались битьём пробирок, разлитыми реактивами (подчас очень токсичными) и испорченными пробами. Обычно мои просьбы хотя бы на время проведения опытов сбавить ход судна капитаном оставались не услышанными. Что за блажь, он там, в лаборатории, какой-то ерундой занимается, воду меряет, а мы из-за него можем на рыбалку опоздать... Но однажды и в рулевой рубке поняли, что это, всё же, не блажь... Я тогда как раз колдовал над пробиркой с серной кислотой (не разбавленной), пытаясь растворить в ней маленький кусочек олова. И как раз в тот самый момент, когда процесс пошёл, судно сильно подпрыгнуло на волне, и содержимое пробирки выплеснулось мне прямо в лицо. Я инстинктивно зажмурил глаза, которые, всё равно, нестерпимо жгло, и, обхватив ладонями лицо, выскочил из лаборатории на палубу. Где-то там, посредине, стояла сколоченная из досок купель с брошенным внутрь брезентом, в которой ещё пару недель назад барахтались те, кто впервые перешёл экватор. Старпом уже не раз напоминал, что надо бы эту каракатицу разобрать. Но у команды всё руки не доходили. И слава богу. Я, перескочив через бортик купели, плюхнулся в грязную воду, сознавая, что именно вот такая горько-солёная щёлочь может спасти мои обожжённые глаза (всё-таки гидрохимик). Жечь стало чуть меньше, и я с опаской (неужто ослеп?), очень медленно открыл один глаз. Было больно, но я видел! Тогда я открыл второй. Он тоже оказался цел или почти цел, потому как после той злосчастной экспедиции я уже никогда не расставался с очками. И всё-таки я был безумно счастлив, что этот удивительный, этот прекрасный, этот многоцветный мир для меня не погас. А мог... Казалось бы, тот акробатический кульбит, когда рулевой следил не за курсом судна, а за тем, как какой-то сумасшедший научник, даже не сняв одежды, плещется в грязной купели, должен был заставить тех, кто стоит за штурвалом, понять, что моя просьба была не блажь. И в тот раз, когда я чуть не ослеп, это наверху наконец-то поняли. Но уже через пару дней (тем более, всё обошлось же) снова летели на всех парах за новой добычей, заставляя меня скакать по тесной лаборатории, жонглируя склянками с химреактивами. Банка с соляной кислотой стояла там, где ей и положено было стоять: за ящиками с глубоководными термометрами, поверх которых я для маскировки набросал грязной ветоши. А что делать, коль за этими термометрами на судне шла нешуточная охота. Ещё бы, ведь в каждом таком градуснике почти по 100 граммов ртути. А это дополнительная валюта. Ведь за эту ртуть на тамошнем рынке такие деньги отвалить могут... Тут никакие расписки вести себя достойно образа советского моряка не помогут. Проверено! Похоже, Ваня и без меня знал, где стоит банка с кислотой, и это меня несколько насторожило. Мне что, вообще, в этой лаборатории ночевать, охранять, так сказать, социалистическую собственность? Тем более что без этой собственности мне вообще в рейсе делать будет нечего. А вот на берегу будет что... Впрочем, сейчас о термометрах никто и не думал. Все жаждали зрелищ. Даже на полдник никто не пошёл. Я ощущал себя неким алхимиком. Только алхимиком наоборот. Те из дерьма конфетку делали, в виде золота, мне же из конфетки (перстня индейского вождя) предлагали сделать исходный материал для алхимиков. Впрочем, эксперимент мог и провалиться, и я очень на это надеялся. Уж больно перстень был хорош. И ведь не подвёл. Выдержал! Два часа, проведенные в стопроцентной соляной кислоте, сделали перстень даже ещё лучше, прибавив ему дополнительного блеску. Да, не зря я за него двадцать тысяч солей отвалил. Как пить дать, не зря! Что подтвердила и группа поддержки. - Классный перстень! Крутой! Ворованный, наверное... Теперь все переключились на Ванины часы. Гулять, так гулять! «Мортима» это или не «Мортима»? И мы пошли всей дружной компанией на палубу, к лебёдке. Ваня нехотя вынул из своего безразмерного кармана часы и протянул их мне. - Одни? - зашумела толпа. - Нет, давай все! Для чистоты эксперимента! И Ваня, этот огромный, мускулистый богатырь с устрашающе мохнатыми бровями на абсолютно лысой голове, сдался. Дал! Завизжала лебёдка. И шесть новеньких часов, привязанных к стальному тросу вместе с увесистым грузом, ушли под воду. Я смотрел на стрелку счётчика, она вращалась подозрительно медленно: 10 метров, 20, 30... Похоже, что-то пошло не так. За время работы в «Промразведке» уж сколько раз я выполнял эти глубоководные станции, с каких только глубин не извлекал из пропустивших через себя не один пуд морской соли батометров пробы воды. И всегда всё было в порядке. А тут.... Как специально. Я бы уже давно прекратил эксперимент, но собравшиеся требовали идти до конца. Иначе не в счёт. И я продолжал опускать груз всё глубже и глубже. Ну вот и нужная отметка. - Вира! - скомандовал кто-то. И трос побежал вверх, разбрызгивая вокруг себя веером вялые струйки воды. Народ столпился у борта в ожидании чуда. На счётчик уже никто не смотрел. А тот творил чудеса. Добежав до нуля, стрелка продолжала стремительно нарезать круги: минус сто, минус двести, минус пятьсот... Хорошо, кроме меня этого никто не видел... А если и видел, то не понял. Похоже, я вместо двухсот метров смайнал Ванины часики на два километра. Как раз на те два километра, которые, как он думал, и должны были выдержать его «Мортимы». Жаль, я его переубедил. И вот из воды появился смахивающий на пушечный снаряд груз и привязанные к нему шесть блестящих браслетов. Но без часов. Не то чтобы совсем без часов... Корпус у них всё-таки уцелел. А вот все внутренности: стрелки, циферблаты, шестерёнки, рубиновые камушки и даже задние крышки - бесследно растворились в океанской пучине. Сами же часы, вернее то, что от них осталось, больше смахивали на старинные монокли. Только без стёкол. Я не мог без жалости смотреть на Ваню. Ведь я лишил его радости осчастливить подарками (глубоководными французскими часами «Мортима») своих многочисленных братьев, проживавших в тихом белорусском селе с единственным водоёмом, который летом и вброд перейти - не проблема. Но, видно, зря я его пожалел. Потому как Ваня, похоже, особо и не расстроился. Или сделал вид, что не расстроился. Куда больше, чем его, выброшенные коту под хвост, подарки, его волновала судьба моего перстня. - Ну и что - соляная кислота, - продолжал он гнуть своё, - это ещё не доказательство, что твой перстень золотой. Давай мы его в царскую водку опустим. Вот это будет по-честному. Царская водка сразу покажет: настоящий твой перстень или фальшивка. Ты знаешь, как царская водка делается? - Слыхал, - ответил я. - Ты слыхал, а я знаю. - И Ваня направился в лабораторию. Похоже, ему всё тут было знакомо. По крайней мере, банку с сер