- Теперь - гони...
Юрок опять резко газанул, но сейчас уже, кажется, не от волнения, а почти азартно.
2
Шагая привычно прямо, со стороны посмотреть, даже нарочито прямо, генерал вышел из здания через центральный подъезд, для чего ему пришлось подняться на два этажа выше и сделать большой круг по коридорам, которые как-то неожиданно, вдруг, стали уже казаться чужими. И очень не хотелось встретить в этих коридорах кого-то из знакомых, кто в курсе его дел. Не хотелось выслушивать соболезнования и сожаления, неизбежные в этом случае. Знакомых он встретил, но не равных по званию, которые могли только поприветствовать генерала, не более. И слава богу...
За дверью неброско светило солнце, вечер стоял радостный, не жаркий и изнуряющий, как все последние дни, и оттого тяжелые думы, вызывающие неприятный осадок, как-то разом отодвинулись на задний план. Хотя привычная сосредоточенность и ясность мысли не вернулись. Генерал свернул, как и было сказано, направо и двинулся вдоль здания. Издали он привычно выхватил впереди фигуру человека, который стоял рядом с серой неприметной "Волгой" и упорно "никуда не смотрел". При приближении генерала последовал только обязательный встречный взгляд, открылась дверца машины с молчаливым предложением сесть.
Геннадий Рудольфович заглянул в салон. На заднем сиденье расположился только один человек, внешний вид которого не внушал опасности. Пожилой, сухощавый, с умными серыми чуть насмешливыми глазами.
-Присаживайтесь, Геннадий Рудольфович. Побеседуем... - пригласил человек.
Генерал еще раз глянул на того, который открыл дверцу. Скорее всего, это водитель.
- С кем имею честь? - спросил, как бросил холодные слова внутрь салона.
- Присаживайтесь, - настойчиво, чуть не приказным тоном повторил сероглазый и теперь уже сделал приглашающий жест рукой. - Здесь, как видите, нет капитана Ангелова...
Последняя фраза решила дело. Генерал сел в машину, внезапно ощутив неприятное чувство, которое он обычно относил к интуиции. Что-то подсказывало ему - он совершает сейчас очень важный шаг, способный кардинально перевернуть всю его жизнь.
Дверца аккуратно, без звука закрылась. Водитель прошел по тротуару на десяток шагов дальше, к газетному киоску, и принялся с интересом, как школьник, рассматривать полупорнографические журналы.
- Вы из ГРУ? - сразу, как только отошел водитель, спросил Легкоступов, который пока не видел перед собой иного варианта.
- Избави боже, - чуть не с ужасом, шутливо отмахнулся сероглазый. Я служил только срочную службу и с тех пор питаю непреодолимое отвращение к разного рода погонам. Но испытываю при этом обоснованное уважение к генеральским, - добавил он с улыбкой, желая придать разговору меньшую натянутость, чем обещало лицо генерала.
- Что вы имеете сообщить мне? - Легкоступов решил сразу отринуть пространные отступления, склонность к которым он в собеседнике уловил по первым словам.
- Моя фамилия Решетов. Она ровным счетом ничего не говорит вам. Я так думаю.
- Вы правильно думаете.
Геннадий Рудольфович с трудом входил в разговор и только по инерции поддерживал привычную манеру выражаться. Все-таки решение об отставке подействовало на нервную систему расслабляюще и угнетающе. А собраться, судя по всему, ему было просто необходимо.
-И тем не менее нам с вами пришлось в последнее время постоянно ощущать присутствие друг друга. С той только разницей, что я знал, где находитесь вы и что делаете, а вы не знали обо мне ничего вообще, принимая мои действия и действия моих людей за работу сотрудников ГРУ. Но это, впрочем, не играло решающей роли...
Сразу возникла мысль о службе внутренних расследований, о том, что вела его служба по каким-то далеко идущим причинам, о которых предстояло только догадываться. Но Решетов сказал, что испытывает отвращение к погонам. Следовательно, он не имеет отношения к ФСБ. Но связь между Решетовым и службой внутренних расследований наверняка существует. Об этом же говорит и звонок по внутреннему телефону и фамилия капитана-спецназовца, произнесенная сразу же.
- Значит, "жучки" дома и на даче - ваша работа?
- Наша.
- И нападение на офицера ФСБ, находящегося при исполнении служебных обязанностей, тоже ваша работа?
- Тоже наша.
- А вы не боитесь, что я просто прикажу вас арестовать?
- Нет, не боюсь. Вы слишком любите свою жену и детей, чтобы поступить так опрометчиво...
И сопровождающая слова обаятельно-приторная улыбка. Только серые глаза при этой улыбке остались холодными, обжигающими льдом. Легкоступов сразу понял, что собеседник не шутит. Он умел по выражению лица определить болтуна и человека, готового на все для достижения цели.
-Кроме того, меня выпустят через десять минут. Могу вам это гарантировать. Даже в том случае выпустили бы, если бы вы имели неопровержимые доказательства...
Пауза, взятая генералом на раздумье, надолго не затянулась.
- Я так полагаю, что меня принуждают к сотрудничеству. Угрозами.
- Вы понимаете почти правильно. Обратите внимание на слово "почти". Оно вовсе не случайно. И еще обратите внимание, что вам позвонили, приглашая на это свидание, не с городского телефона, а с внутреннего.
- Я обратил на это внимание.
- Тогда вы можете догадаться, что пока вас еще не принуждают, а предлагают взаимовыгодное сотрудничество. То есть у вас еще есть выбор. В дальнейшем вы сотрудничать с нами все равно будете, я вам это могу обещать твердо, но выбора уже не будет и условия - теперь уже обратите на это внимание! - будут более жесткими.
- Я понимаю, что не вы лично создаете ситуацию. Кого вы представляете?
- Это очень важно? - Вопрос прозвучал отвлеченно, косвенно утверждая, что точного и исчерпывающего ответа ждать не приходится.
- От ответа на этот вопрос зависит мое согласие или отказ. И я не очень внемлю вашим угрозам и уверениям во всемогуществе. На всякое всемогущество обязательно находится противодействие. Я сам недавно сумел в этом убедиться, к собственному горькому сожалению.
- Хорошо. Но мой ответ, тот, который я лишь и уполномочен пока вам дать, мало вас удовлетворит. Более того, я рискую показаться совсем неоригинальным. В России, как и в каждом государстве, существуют финансовые и промышленные круги, которые в действительности государством и руководят. Не мне рассказывать вам, что отнюдь не президент и не парламент и уж, естественно, не народ, великий и могучий, решает судьбу государства.