<…>»
Излишне, надеюсь, говорить о том, что факт пребывания Раджабова в Баку в указанный период времени мы проверили. Он действительно улетел туда 28 апреля и вернулся в Санкт-Петербург 12 мая. Стопроцентное алиби…
Итак: из четверых людей, имевших, мягко говоря, неосторожность прописать Раджабова в свои апартаменты, один — точнее говоря, одна — достоверно мертва, а двое просто пропали. Что касается Зейнаб Мамедовой, то ее судьба нам неизвестна, и сомневаюсь, что станет известна вообще. В Азербайджан и во времена Советского Союза-то запросы посылать было делом практически дохлым — но тогда хоть можно было съездить туда в командировку[15]. Сейчас же о командировке в другое государство по подобному поводу не стоит и заикаться, а что касается запроса… С таким же примерно успехом я мог бы написать письмо президенту Соединенных Штатов с требованием немедленно ликвидировать военные базы на территории острова Мадагаскар (если они там, разумеется, есть). Впрочем, аналогия не совсем удачна: от администрации американского президента ответ был бы получен…
Но и три из четырех, повторяю, на случайность никак не тянет. Однако, для суда и следствия эти математические выкладки — все равно не аргумент. Пропал без вести — это не значит умер насильственной смертью, и оснований для уголовного преследования кого-либо здесь нет. Нет трупа — нет преступления!
Впрочем, один труп есть. Рогова, правда, умерла в больнице, но… Как говорит один мой старый приятель и коллега — будем посмотреть!
Лет восемь назад довелось мне на тренировке подвернуть ногу и в связи с этим уже в качестве пациента, а не для формального ежегодного медосмотра, как обычно, посетить нашу ведомственную поликлинику на Дворцовой площади. С тех самых пор я стараюсь не болеть. И уж если попал в больницу — пусть даже обычную городскую, — то исключительно по делам службы. Кстати, попасть туда оказалось не так уж легко. Не знаю, какие там хранятся государственные секреты или материальные ценности, но охранник в новой униформе с беджем «Служба безопасности», при дубинке и наручниках (это в больнице-то!) так просто впустить меня отказался. Он достаточно придирчиво и с глубокомысленным видом изучил мое служебное удостоверение, позвонил куда-то, сделал отметку в толстом гроссбухе и только после этого милостиво разрешил мне пройти, указав, правда, дорогу к кабинету главного врача.
Разумовская была права: главврач оказалась на редкость приятной и интеллигентной женщиной. Тихий и мягкий голос, внимательные карие глаза, манера говорить, слегка улыбаясь, — все это очень к ней располагало. Когда я представился и снова полез в карман за удостоверением, она неожиданно с улыбкой произнесла:
— Спасибо, не надо! У меня муж — военный, так что я людей в погонах сразу отличаю.
— Вы извините, что я вас отвлекаю…
— Я вас слушаю!
— Простите, ваше имя и отчество?
— Ольга Александровна.
— Ольга Александровна! Раз уж вы — жена военного, то, что такое военная тайна, наверное, хорошо знаете?
— Я же говорю — вы далеко не первый милиционер в этом кабинете, — вновь улыбается главврач. — Что конкретно вас интересует?
Рогову, как выяснилось, она прекрасно помнит, поскольку смерть больного, тем более скоропостижная, — это ЧП. По этому случаю проводится проверка, и результаты главврачу докладываются в обязательном порядке. Но ничего экстраординарного, что способствовало бы укреплению наших подозрений, Ольга Александровна сообщить не могла.
Рогова поступила в больницу по «скорой». Состояние ее было тяжелым, но в этом тоже ничего странного нет, клиническая картина — обычная для подобных случаев. Диагноз — цирроз печени, острая сердечная недостаточность — сомнений не вызывал еще при жизни пациентки и полностью подтвердился при вскрытии. Он также достаточно типичен для представителей «данной социальнойтруппы населения», как любят выражаться ученые мужи в популярных телепередачах для домохозяек.
В больнице Рогову никто не навещал, за исключением мужа, который, правда, появился только однажды — на следующий день после госпитализации. Да, собственно говоря, лечащий врач навряд ли разрешил бы свидание в последующие дни — больная была тяжелая, практически постоянно находилась под капельницей. Лечение было назначено абсолютно правильно, но сделать что-либо было уже нельзя — организм находился в слишком запущенном состоянии.
— Видите ли, Павел Николаевич, у этих субъектов печень — как бы это вам попонятнее объяснить… Условно живая! Как пресыщенный раствор: вроде бы нормальный раствор с виду, а вот брось маленький кристаллик — и сразу все затвердеет. А лечение… — Главврач на секунду задумалась. — Знаете такую игру детскую — карточный домик? Ставят на кучу карт две карты шалашиком и тянут по одной карте из кучки. Кто шалашик разрушил — тот проиграл. Представляете?