Он снова разлил, причем, задабривая Димку, налил ему, как всем, до краев.
- Предлагаю выпить за успехи всех нас.
Подавая пример, он мелкими глотками отпил рубиновую жидкость.
- Неплохо, - кивнула Тонька, набив рот "Рокфором". - Действительно оригинально...
- Такая же гадость, - дал заключение Димка, снова хлестанув целый фужер. - И почему его хвалят?
- Учись тому, чего не понимаешь, - назидательно сказал Лапин. - К хорошему вину отношение особое, существует целый этикет пития...
- Подумаешь, этикет! - Пацан вытер ладонью губы. - Наливай да пей всего-то делов...
- Да нет... Знаешь, как выбирают его в ресторане? Бутылку подают в пыли и паутине, чтобы была видна старина, вытирают уже у тебя на глазах. Нужно проследить, чтобы пробка была целой, без трещин, от нее не должно пахнуть деревом. Потом обследуется бутылка: помимо этикетки, год урожая должен быть выбит и на самой пробке. И только убедившись, что все в порядке, приступают к дегустации... Причем обязательно в бабочке.
- Ты так все гладко рассказываешь, - прищурился пацан. - Как будто сам там был и выбирал бутылки.
Сергей снова смешался.
- Не обязательно везде быть самому. Я много читал...
- А где ж про такое пишут? - еще сильнее прищурился Димка.
- Где? Гм... Действительно, где? И не помню...
- Где читал не помнишь, а что читал - помнишь. Так не бывает. Наверное, тебе все приснилось.
- Приснилось? - Лапин задумался. Его отношения со снами были весьма напряженными. Обычные сны ему не снились, а те считались проявлениями болезни психики, и рассказывать о них он не любил.
Те сновидения были цветными, объемными, с полным эффектом присутствия. Гудящий салон самолета, зашторенный изнутри лимузин, официальные, в строгих костюмах, джентльмены... Неправдоподобно чистые улицы, умытая зелень, сверкающие витрины, разноязыкая речь, которую он легко понимал. Эти сны не расслабляли: в них всегда присутствовало какое-то напряжение, атмосфера опасности и риска. Иногда вдали маячила очень важная и труднодостижимая цель... Изредка представление разворачивалось последовательно, чаще хаотично. То ли кино, то ли настоящая жизнь. Но не своя, а чужая, неведомым путем вторгающаяся в лапинское сознание.
Хозяином той, чужой, жизни был человек, имеющий много имен и несколько биографий, в минуты опасности он мог сменить сущность, и чудесное избавление приносило Лапину огромное облегчение. Тот человек делал все за него в критических ситуациях, когда необходимы колоссальная выдержка, сноровка и холодный, трезвый расчет...
В психушке почти каждую ночь Сергей и загадочный человек объединялись в одно целое. Когда Он подносил к губам бокал с вином. Лапин ощущал во рту терпкий вкус и аромат напитка. Когда Он обнимал женщину, ноздри Лапина ощущали тонкий аромат дорогих духов, а его руки - тепло шелковистой кожи. Лапин никогда не видел чужака со стороны: как будто он сидел внутри его и выглядывал наружу через чужие глазницы. А в снах тот никогда не заглядывал в зеркало.
Наутро Лапин все забывал. Точнее, почти все, потому что иногда в памяти всплывали случайные эпизоды ночных похождений. Происходящее с ним чем-то напоминало моментальное проявление снимка "Полароидом". Только процесс шел в обратной последовательности. Поначалу фотокарточка резкая и красочная, распознаются оттенки, полутона и мельчайшие детали, затем цвета тускнеют, силуэты становятся расплывчатыми и постепенно исчезают. Спустя некоторое время цветной фотоснимок превращается в глянцевый квадрат засвеченной фотобумаги...
- Раздвоение личности, - пояснил доктор Рубинштейн. И еле слышно, для студентов, добавил: - Шизофрения.
Потом он снова заговорил в полный голос:
- Явления ложной памяти встречаются достаточно часто. В скромном бухгалтере может жить Александр Македонский, в обычном парикмахере - Наполеон. Вам придется примириться с этими видениями, приспособиться к ним.
Из пропахшей человеческими страданиями палаты клиники на восемнадцатом километре Лапин вернулся в квартиру Антонины Крыловой. Пауза чрезмерно затянулась.
- Может быть, и приснилось, - наконец сказал он и по примеру пасынка опрокинул бокал благородного вина, словно низкосортный портвейн.
- У папы сегодня радость, он на работу устроился, - сглаживая очередной вывих Чокнутого, влезла Тонька. - Теперь будет в банке заседать... Важный будет, денежный... Да, папочка?
Все было насквозь фальшиво. И приторный тон, и слово "папочка", и мелкозубая улыбка пацана, который почему-то идиотски подмигивал.
- У Рубена в банке? Да, батяня?
- Что?
- Говорю, к Рубену в банк устроился? - Глаз Димки дергался, будто между ними были общие тайные делишки.
- Почему к Рубену? - недоумевающе переспросил Лапин. - Там совсем другие люди. Я пока знаю только Пал Палыча...
- Ну батя дает, - совсем развеселился пацан. И вдруг посерьезнел. Есть проблема, батяня. Твоя помощь нужна.
- Помощь? - не понял Сергей. Уже давно Димка не обращался к нему даже за деньгами, потому что их не было.
- Центровые наехали по-крутому, - кривя губы, сообщил пасынок. - У них там есть такой Артур, он под Лакировщиком ходит... Или платите, говорит, или мотайте отсюда! А куда мотать? Если мы со своей территории уйдем, то кто нас на чужой примет? И платить с каких дел? Мы работаем, а они деньги получают? Так разве правильно?
- Нет, конечно! - возмутился Лапин.
- Ну вот, - Димка удовлетворенно кивнул. - Потому и помоги.
- А как же я помогу?
Пацан досадливо поморщился.
- Ну как! Как обычно. Забей стрелку и сделай развод. У тебя ж теперь такая "крыша"!
Лапин с минуту помолчал, переваривая услышанное.
- Какая крыша?
- Да брось! Что ты меня за дурака держишь? - Димка косо глянул на Антонину. - Маманя, посиди в комнате, посмотри телевизор!
Та беспрекословно выполнила распоряжение.
- Ты мне утром что сказал? - требовательно спросил пацан. - Что тебя Рубен с Суреном на дело зовут и башли обещают. Так?
Лапин кивнул.
- А вечером пришел с башлями. Так?
- Ну...
Димка навалился птичей грудью на стол и перешел на сиплый шепот: