3. Училищные начальства и учителя
С содроганием сердца приступаем к изображению этих лиц, которым безусловно, безгранично родители передают своих детей, — лучшее, что есть у них в жизни. Нечто несодеянное, неслыханное, невообразимое, но между тем до последней буквы справедливое, — сему свидетель сам Господь, — расскажем мы.
Прежде всего, — у нас назначаются в учителя не те ученики, которые выкажут более способностей к педагогическим занятиям, или более знакомы с теми предметами, которые им нужно преподавать; а те, которые имеют случай и деньги, или те, которые в списке учеников занимают высшее место. О первых нечего говорить, и последние занимают высшие места не за знание тех предметов, которые нужны в училище, а за успехи, преимущественно в богословии, так что нередко хорошо успевший в этом предмете, по-гречески с трудом может даже и читать. И что же? При назначении кончившего курс ученика в учителя на это не обращается ни малейшего внимания. Чтобы поступить в гражданское уездное училище, кроме полного гимназического курса, требуется выдержать экзамен преимущественно из того предмета, на который кто хочет поступить, и даже теперь экзамен в Университете. У нас — нет ничего подобного: ученик просится в учители, нередко и не обозначая, куда и на какой предмет, и его определяют, куда и как придется, не спрашивая даже из любопытства, имеет ли он какое-нибудь понятие об этом предмете. Результат такого распоряжения понятен: большинство учителей в духовных училищах состоят из глубочайших невежд; после нескольких лет преподавания едва знакомы они с начатками преподаваемого предмета. Еще это зло могло бы несколько поправляться, если бы учителя не всегда оставались учителями: сколько нужда, столько же и долголетняя практика сколько-нибудь ознакомили бы их с делом; а то каждый смотрит, как бы скорее выйти во священника, и не считает нужным заняться усильно своим предметом, зная, что там — на месте он для него совершенно бесполезен. И действительно, прослужит он лет пять и даже десять без малейшей пользы для учеников и — выходит; его место занимает такой же ученик с такими же познаниями и с такими же целями, и так идет вся история училищного учения.
Одну способность только показывает большая часть учителей — обирать деньги. Зло это всюду пустило глубокие корни; но нигде оно не обнаруживается так небоязненно, так нагло, с такими страшными притязаниями, как в духовных училищах, в духовных правлениях и консисториях. Приводят мальчика в училище; отец должен его явить смотрителю и пятерым учителям. Явить — значит принести деньги. При этом случае от беднейшего причетника требуется не менее двух рублей серебром смотрителю, и не менее рубля на каждого учителя. Священник должен представить вчетверо или по крайней мере втрое. Мы сказали: требуется и должен; так — тут не произвол их, и не средства, которыми они могут располагать, определяют сумму взноса, а воля того, к кому приносятся деньги. И напрасны тут просьбы, напрасны даже слезы: кто стоит на одном, что не в силах дать требуемого, тот выгоняется в толчки; а что последует за тем, увидим дальше. Та же история повторяется после святок, после Пасхи, после ваканта, — непрерывно во все продолжение курса. Но зачем же дают? Затем, что горе тому мальчику, отец которого когда-либо не выплатил назначенного: месть жестокая, неумолимая, зверская преследует его с утра до ночи на каждом шагу!
Истязаниям несчастного, — и каким истязаниям! нет ни конца, ни меры. Скажем одно: в один и тот же день от двоих учителей ученику случается вытерпеть до 200 розог, самых беспощадных, потому что учитель стоит тут же и кричит: больнее, больнее! Секущий из учеников хорошо знает, что за малейшее послабление ему грозит тоже казнь, и потому напрягает все силы удовлетворить учителя. И этого мало: ученика, едва ставшего с полу, учитель хлещет рукой и ногой, чем пришлось, по ушам, по голове, по щекам, вырывает у него целые клочья волос и пр., и пр. И это на неделе повторяется два-три раза. Жаловаться смотрителю ученики не смеют и думать; за жалобой неизбежно следует наказание от смотрителя — не палачу-учителю, а тому же ученику. В деле грабежа они действуют общими силами и поддерживают один другого. И кому же эти казни? Мальчику от 8 до 14 лет! Тут нисколько не помогают ни добрые успехи, ни прекрасное поведение; отъявленный негодяй пользуется и лаской, и приветом от всех, если отец его и поит смотрителя с учителями до упаду и тащит им всего — от денег до яиц — обильно; прекраснейший мальчик, но сын бедного отца, засекается — именно засекается. Не дальше, как два года назад, в N училище двенадцатилетнего мальчика, таким образом наказанного не за вину, а за то, что отец его не привел учителю корову, которой тот требовал, принесли на руках домой, и он на другой же день помер. И это дело нередкое. Почему же несчастный отец не жаловался? И почему не жалуются вообще на разбой и грабеж учителей и смотрителей? Скажем дальше.