Нет, никакая частная жалоба не поправит дела!
А пусть бы если не во все, то хоть бы в бо́льшую часть училищ были назначены ревизоры, и — светские, всенепременно светские, преимущественно из недавно кончивших курс университета; пусть бы они пожили в городе недели две-три, отнюдь не объявляя, кто они, расспрашивали учеников в квартирах, на улицах; пусть бы после этого заглянули раз пять в училище во все времена дня, особенно до классов и в конце классов, одевшись как можно хуже (condition, sine qua non); пусть бы внимательно всмотрелись во все — от физиономии учителей до их обращения с учениками, до их способа преподавания; пусть бы, наконец, как простые путешественники, побывали по селам и порасспросили отцов виденных, или учеников о том, каково учится их детям и как ведутся дела в училищах; пусть бы только это сделалось!..
О, тогда бы увидели бы и узнали бы все, что такое наши училища! Тогда до последней буквы оправдалось бы все сказанное нами; дальше, — тогда узнали бы и то, чего и сказать мы не осмелились!..
Тогда и только тогда, изучив в основании зло, можно бы вырвать его с корнем. До тех же пор, что бы не делали, все по пустому; до тех пор самые благие распоряжения не принесут никакой пользы.
4. Учение
Скажем сначала — чему, а потом — как учат в духовных училищах.
Главный и важнейший предмет учения, на который обращается исключительное внимание, — латинский язык. Корнелий Непот (римский писатель (100–27 до н. э.) — мерило умственных способностей и успехов учеников; и сколько усилий, сколько истязаний, чтобы вбить в головы учеников этого вечного кошмара их; сколькими слезами, и какими слезами обливается он каждый курс!
Странное и непонятное явление, возможное только в образовании русского духовенства: во главу образования сельского иерея ставится язык мертвый, который для действительной его жизни будет столько же полезен, как и язык санскритский! Чтобы быть добрым пастырем, прежде всего надобно быть латинистом; без этого ему никогда не бывать пастырем, потому что без знания, в настоящее время совершенно ничтожного и поверхностного, — латыни его никогда не переведут из училища в семинарию!
Целые шесть лет мальчик убивает свои способности на изучение языка, который забудет в первые же два года своего священства, потому что всю свою жизнь ему не придется встретиться ни с одной буквой этого языка! Понятно было бы, если б его учили с таким же вниманием славянским наречиям, — это было бы прекрасным подготовлением для его будущего служения. Обладая знанием этих наречий, он не становился бы в тупик перед мужиком-начетчиком при его вопросах; понятно было бы, если б его заставили изучать Четью-Минею: каждый урок был бы для него материалом будущих собеседований с прихожанами, не говоря уже о том, какое благодетельное влияние произвело бы это изучение на юную душу сердце; а то заставляют забивать голову каким-нибудь Алкивиадом, Кимоном и т. п., да еще на языке чуждом! Чего ждать от такого образования, в основание которого кладется совершенно бесполезная для сельского иерея латынь? Да и можно ли назвать это образованием?
Скажут: но знание латинского языка необходимо тем, которые впоследствии должны поступить в академию. Так, но много ли поступающих в академию? Обыкновенно: из ста 2–5 человек; а прямо в епархиальное ведомство поступает 70–80 человек. С которой же цифрой должна бы сообразовываться программа образования? Без сомнения, с последней; а между тем на деле наоборот. Значит для целых 30 человек шесть важнейших лет пропадают решительно даром и для действительной жизни не подготовляют ничего полезного.
Говорят: изучение языков развивает мыслящую способность и прочее вроде этого. Положим, что это правда; но уж конечно не пошлое, нелепое, мертвое изучение, каково в духовных училищах.