Теперь скажем, как учат в духовных училищах. Мы заметили выше, что учеников заставляют зубрить; именно — всё училищное учение, по самой строгой справедливости, можно назвать наукой зубрения. Здесь не обращается ни малейшего внимания на способности ученика: «выучить от N до 14», — гласит учитель; а о том, для всех ли это возможно, у него и помышления нет; а о том, чтобы облегчить как-нибудь труд того, кого Бог не наградил легко воспринимающею памятью, у него никогда заботы нет.
Приходит время отдавать уроки: немногие приготовили, бо́льшая часть нет. Из неприготовивших одни сделали это от лени и шалости, другие от недостатка способностей. И что ж? Учитель не дает себе ни малейшего труда проверить действия учеников: и легче и удобнее наказать всех; и он наказывает на всей своей воле. Какое же следствие этого? Прилежный, но малоспособный, бичуемый одинаково с лентяем и шалуном, в свою очередь бросает все труды и делается лентяем. Не всё ли равно, думает он, быть наказанным, — пробьюсь ли всю ночь и не выучу, или вовсе не буду учить?
Таким образом, из мальчика, который при терпеливом, кротком и заботливом направлении своих способностей, мог бы сделаться хорошим учеником, делается неисправимым лентяем. Напрасно погибает в нем и то немногое, что даровал ему Господь; погибает и всякая энергия к труду. Случается, и нередко, такие переводятся в семинарию и оканчивают курс; но все семинарские задачи работаются для них другими; остальные восполняются приношениями отеческими. Вот почему не редкость видеть ученика семинарии в состоянии совершенного бездействия — телесного и душевного; он сидит или лежит в продолжении многих часов с полусонными глазами, без забот, тревог, дум; его не волнует и не шевелит ни тень мысли!
Далее почти целая половина училищного времени употребляется на так называемые конструкции. Что это за операции, считаем нужным пояснить. Диктуют сначала что-нибудь на русском языке, и потом над каждым словом назначают латинское или греческое слово в первоначальной его форме. Ученики должны грамматически изменить формы их, чтобы образовалась мысль соответственно с тем, что написано на русском языке. Цель всей этой операции — вероятно та, чтобы приучить ученика к переводам с русского на латинский и греческий языки. Но для чего же все это будущему иерею?
Положим, чего никогда не может быть, он совершенно успел в этом деле и прекрасно переводит на который либо язык; но какая же из этого польза для него? К чему и для чего ему это уменье? Что он переводить будет, и для кого, и для чего?
И вот, с невольною, невыносимою грустью должно сказать: когда все и везде движется вперед, мы одни стоим на той же точке, на которую поставили нас поляки, первые наши учители. Не только предметы, которые они считали главными, и доселе у нас считаются такими же, даже метод преподавания сохранился неизменным; даже средства — заставить мальчика учиться, эти убийственные для всякого успеха средства: страх и казни, — остались неизменными, несмотря на видимые преобразования духовных училищ. Преобразование — громкое слово; но что же преобразовано?
Введены некоторые предметы, которым не учились отцы и деды наши; классы вместо фары, инфимы и проч. стали называться: высшее, среднее, низшее отделение; и только? — Да не обинуясь скажем: только! Сделаны внешние, и то самые ничтожные преобразования; внутренне же его значение то же, что было в прошедшие века. Скажем больше: настоящее наше образование бесконечно ниже, ничтожнее того, какое получали отцы и деды наши: они знали хоть что-нибудь, но знали основательно; из училищ выходили прекрасные латинисты; теперь же, что знают основательно ученики училищ и семинарий? Ничего, ни даже латыни!
И вот ученик кончил училищный курс и так или иначе переходит в семинарию. Какой же запас вынес он из училища для действительной жизни? Никакого! Почти всё, на что он употребил шесть лет, ни к чему: всё учил он для того, чтобы скорее или медленнее забыть. Не убиты ли значит и всецело эти лучшие годы жизни? Ради чего ж он вытерпел столько наказаний, перенес столько мук, пролил столько слез? И еще, если б эти годы были только убиты, сгибли без пользы; нет, в течение их глубоко заронилось в юную, восприимчивую душу семя зла.