- Ладно, Гуннар, хватит,- это говорит трехкоронный генерал Йозеф Айзенкопф, или Йо - так его в глаза называет господин Гуннар Мархель и про себя - Петер. Генерал устал от всего этого шума, треска, жары и необходимости делать что-то по указке, генералы этого ужасно не любят, они натерпелись за годы своего пути к генеральству от собственных генералов и теперь превыше всего ценят в себе право выбора между здравым смыслом и желанием своей левой ноги,- тем более трехкоронные генералы.- Хватит с нас на сегодня. Отсылай своих парней, и посидим с тобой, как прежде, помнишь, в Лондоне, в Брюсселе?
- Все помню, старина,- говорит господин Мархель, и голос у него расслабленный и теплый; жестом он отсылает Петера и операторов, и на сегодня рабочий день окончен.
Уже почти полночь, а небо светлое - север. Говорят, в июне здесь вообще не бывает темноты, только сумерки, и то не долго. Сейчас середина августа, и ночи наступают настоящие. Прохладно, но не потому, что земля остыла, просто небо здесь слишком близко, это от неба тянет холодом, а земля - земля еще очень даже ничего...
- А что, братцы,- сказал Петер неожиданно для себя,- не пойти ли нам на бережок да не посидеть ли? Что скажете?
- Пойдемте,- сказал Шанур,- как ты, Ив?
- Как все - так и я,- сказал Армант.- Ты же знаешь.
- Хотел удостовериться,- мягко сказал Шанур.
Петер почувствовал в этой скупой переброске фразами некий подтекст, что-то недоспоренное, недоговоренное - и интонация какая-то странная... Но ведь дружные ребята, явно знакомы сто лет и понимают друг друга с полунамека.
- Стоять! - раздался окрик.- Руки за голову! Пароль!
- Термит,- сказал Петер.
- Тараскон,- сказали из темноты.- Кто такие?
- Кино,- сказал Петер.- Имеем пропуск повсюду.
- Проходи,- часовой осветил их фонариком, мельком взглянул в пропуск, предъявленный Петером, и отступил в темноту.
- Кто это там? - спросили издали.
- Да киношники давешние,- ответил часовой.
- Ну, эти пусть идут,- разрешили там.
Несколько саперов сидели и курили в этаком гроте, образованном скалой, бетонным навесом и какими-то металлоконструкциями. Ничего почти не освещая, тлел костерок, несчастный крохотный костерок времен тотальной светомаскировки, лежала на газете наломанная крупными кусками гороховая колбаса "салют наций", да шла по кругу фляжка.
- Садитесь, мужики,- сказали от костра.
Мужики сели. Операторы вроде засмущались, а Петер, зная законы подобных сборищ, достал специально припасенную коробку матросских сигарок и пустил по кругу. Кто из саперов гасил свои самокрутки и подпаливал сигарки, кто совал их в нагрудные карманы про запас, но настрой теперь был только в пользу новоприбывших, фляжку передали им, им же протянули колбасу, а потом откуда-то из темноты возник дымящийся котелок, три жестяные кружки, и возник в воздухе неповторимый аромат крепчайшего чая.
- А вот сахара нет,- сказал один из саперов.- Чего нет, того нет.
Все почему-то засмеялись.
- А так даже лучше,- сказал Шанур.- Так вкуснее.
- И то правда,- согласились саперы.
Интересно, из чего делают этот ром? Петер отхлебнул еще, потом стал жевать "салют наций". Шнапс - я точно знаю - из извести. А это? Опилки или брюква. Да, или опилки, или брюква, больше не из чего...
- Где вы такой чай берете? - заинтересованно спросил Шанур.
- Э-э! - махнул рукой один из саперов - громадный мужик с рубцом во всю щеку.- Такие дела только раз удаются!
Все опять засмеялись.
- А хороший табак черти флотские курят,- сказал другой сапер.- Поутюжат соленую водичку, побаламутят, потом покурят, потом опять поутюжат. Чем не жисть?
- Нет, ребята,- сказал Петер.- Так тонуть, как они тонут,нет уж, я лучше курить брошу.
- Видел? - спросили его.
- Сам тонул,- сказал Петер.- Холодно, мокро, страшно, мазут кругом слава богу, подобрали.
- У нас тоже - как минные поля снимать, такого натерпишься, потом неделю ложку до рта донести не можешь, все расплескивается...
- Да, медом нигде не намазано...
- Медом-то да, медом нигде...
- По штабам хорошо.
- По штабам-то точно хорошо...
Кому на войне хорошо, а кому и не очень - это самая благодарная тема; эта и еще - что начальство само не знает, чего хочет. значит? Молодцы, хорошо вырыли. Теперь по-быстрому все это обратно заровняйте, а капониры во-он там отройте... Да и вообще, этот мост - затея, конечно, грандиозная, что и говорить, но какая-то уж очень канительная...
- Нас-то будете снимать? - спросили Петера.
- Само собой,- сказал Петер.- Кого же еще, как не вас?
- А говорят, артистов пришлют.
- Да бросьте вы, какие артисты?
- Да вот говорят, мол, артистов... Лолита Борхен, говорят, тоже будет.
- Документальное же кино, хроника,- сказал Петер, чувствуя мимолетный холодок где-то в области души, ибо сценарий - сценарий-то уже пишетс я...- Не должно,- добавил он менее уверенно.
- А этот... черный - он кто? - спросили опять.
- Не знаю толком,- сказал Петер.- По должности - советник министра пропаганды.
- Так ведь мы не про должность...
- Не про должность еще не знаю,- сказал Петер.
- Вот и мы тоже опасаемся...
А потом как-то неожиданно и беспричинно развеселились. Армант принялся рассказывать анекдоты, и вышло, что был он великим анекдотчиком, недостижимым и по репертуару, и по артистизму. Разошлись далеко за полночь, вполне довольные собой, обществом и времяпрепровождением.
- Все, ребята,- сказал Петер в блиндаже.- Завтра подъем до восхода, поэтому спать сразу и крепко.
- Слушаюсь, господин майор! - ответил Шанур по-уставному, и Армант не выдержал, захихикал.
Эти два обормота засопели сразу, а Петер долго еще ворочался - одолевали мысли, сомнения, планы, хотя и знал он совершенно точно, что грош цена любым его планам в означенных обстоятельствах. Потом он уснул и сразу же проснулся, но было уже утро - то есть начинало светать.
Ополоснувшись из ведра, Петер растолкал молодежь и погнал их на видовку. Надо было снять метров двести видовки - пейзажи при низком солнце. На младших Петер не слишком рассчитывал, потому накрутил эти двести метров сам. Солнце встает, плоскогорье освещено, а в каньоне мрак, глубокий и непроницаемый, с высоты снял стапель, там копошатся люди, маленькие такие мураши; а на самом верху Петер нашел кое-что не менее интересное: бурили скважины в скале, в них на растворе загоняли двутавры, а потом к этим двутаврам приваривали мощные лебедки и наматывали на барабаны тросы, интересные очень тросы, Петер таких еще не видел: блестящие, ни пятнышка ржавчины, ни торчащей проволоки, хотя сами проволочки тонкие, едва ли не в волос толщиной; редуктор, электромотор, и кабель тянется вон в тот блиндаж, из которого выходит инженер Юнгман... Итак, инженер Юнгман в рабочей обстановке, в лучах восходящего солнца... есть.