Но всем, казалось, наплевать. У них у всех появилась цель. И это цель - бежать вперёд.
- Кремль будет наш! - скандировали люди. - Власть будет наша!
Все эти флаги - красные, чёрные, оранжевые - все эти маски - Гая Фокса, чёрные повязки до глаз, цветные колготки на лицах - все они вдруг объединились под одним лозунгом, который не был написан на их плакатах. Его только что выкрикнули.
- Кремль будет наш! Кремль будет наш!
И люди шли вперёд.
Но снова остановились.
- Цепь замыкают! - кричали люди, - нас хотят рассечь на группы и винтить по одиночке! Это война! Нам объявлена гражданская война! Мы окружены ОМОНом! Они защищают не нас! Они защищают их! Они предатели народа! Впереди наши ложатся на асфальт! Мы не сможем прорваться и помочь им! С нами правда!
Никто не видел, что происходит впереди, но было ясно, что людей опять отрезали от площади.
Наконец, люди, словно под действием какого-то несказанного слова, повернулись не вперёд, а в стороны. Туда, где всё это время стояли солдаты. Они стояли уже плотной линией. За двойным заграждением.
Данил развернулся тоже. Точнее, развернулся вместе со всеми, потому что сопротивляться сейчас толпе было так же страшно, как прорывать цепь.
Несколько секунд они смотрели друг на друга - люди, замкнутые в этой дикой страшной давке, и полиция - охраняющая их от всего города.
- Пустите людей! - сказал кто-то в мегафон. Сказал не своим, страшным голосом, полукриком, полушёпотом, - уберите заграждения!
Полиция не шелохнулась.
- Кто у вас главный? Кто отдаёт вам приказы? Мы хотим переговоров!
Они молчали.
- Переговоров не будет, - сказал он и опустил мегафон, - ничего не будет.
Тогда они с криками бросились друг на друга.
Люди и полиция. Они смешались - и цветные спины людей было уже не отличить от серо-чёрных спин полицейских.
Данилу отбросило в сторону - он отлетел, но удержался на ногах. Он понимал, что если упадёт - это конец. И он старался протиснуться подальше - вперёд или назад - всё равно - сейчас было важно уйти подальше от всех.
- Долой полицейское государство!
- Вы предатели народа!
- Они бьют свой народ!
- Откройте заграждения!
- Мы не отступим!
- Фашисты! Фашисты! Фашисты!
- Газ!
Раздался женский визг.
Данил протискивался сквозь людей. Он уже не понимал точно - куда.
Стало тяжело дышать, казалось, что, и правда, пустили газ.
Люди залезали на заграждения, перелезали через них, отбрасывали, словно щепки. Они пытались прорваться.
- Сюда! За мной!
Кому-то удалось прорвать цепь.
Тогда полиция стала окружать людей группами, выхватывать по одному и оттаскивать в сторону.
Люди кричали. Женщины визжали.
- На обочину! Кладите на обочину! - это уже были голоса не толпы. Это была полиция.
- Успокойтесь! Расходитесь! - кричал в мегафон уже омоновец.
- Не надо драться! Просто прорывайтесь! Сюда идут люди! Это наши!
Но уже сложно было понять - где наши. И кто есть кто.
- Бей народ! - скандировали люди. - Бей свой народ! Холуи! Предатели! Фашисты! Вешать!
- Расходитесь!
- Бей! Бей! Бей!
Рядом с Данилой упало древко с флагом. Белая звезда на красном фоне. И чёрные слова, которые Данил уже не мог разобрать.
Крики были повсюду. Кому-то удалось прорваться и вырваться сквозь двойную блокаду.
Кто-то уже лежал на асфальте. Кто-то пытался перелезать через заграждение. Кто-то прорывался вперёд. Кто-то назад.
- Пробита голова! Расступитесь!
Молодой парень оказался зажатым между двумя заграждениями. С одной стороны на него давила полиция, с другой - люди. Его рука вся в крови торчала в решётке.
- Снимайте с них шлемы и надевайте на себя!
- В атаку на свой народ!
- Не забудем, не простим!
Кто-то бросил фаер. Повалил дым. Полетели бутылки.
Данил не знал, куда бежать. Везде были спины. Омоновцы по двое врывались в толпу, выхватывали людей, заламывали руки, отходили. Они шли гуськом, один впереди, другой сразу за ним. Остальные стояли, взяв друг друга под руки, образовав цепочку, которую и пытались прорвать.
Один омоновец пытался успокоить людей.
- Успокойтесь! Останьтесь на местах! Вы нарушаете закон!
- Вы нарушаете конституцию! - кричали ему. - Вы нападаете на свой народ! Кого вы защищаете! Вы служите бандитам! Вы помогаете уничтожать свой народ!
Никто не успокаивался.
Даниле захотелось закричать. Но не лозунги, а закричать просто так. От страха. Но его крик бы никто не заметил.
Данил сел на асфальт. Он понимал, что его затопчут, если он не будет двигаться, но двигаться было некуда. Он обхватил голову руками. Он видел, что так делают в фильмах, если героя бьют ногами. Он защищался заранее, предчувствуя удар. Случайный - пробегающего мимо. Или специальный меткий удар берцем.
Но ничего не было.
Зазвонил телефон. Мама.
- Даня, ты где?
- Мама, - сказал он, - всё хорошо. Я скоро приду. Не волнуйся.
- Ты не там? Я у Оли. Она говорит, что ты не отвечаешь на сообщения. Ты не там?
- Нет, я в метро. Всё нормально. Тут связь не ловит. Иди домой. Я приду.
Мама.
Она сидит обычно на диване на их кухне, вечно грязной, тёмной, маленькой, узкой - делает салат и пьёт кефир - потому что ничего остального ей уже нельзя. Здоровье. Переключает каналы на телевизоре, пока не найдёт какой-нибудь сериал. В халате. Тоже грязном, застиранном - всё некогда купить новый, некогда перестирать, некогда убраться. Всё некогда. Некогда вызвать сантехника и починить кран. Ничего не успевает. А поздними вечерами, когда приезжает со своей Балашихи, сидит и переключает каналы.
Мама.
Надо попытаться уйти.
Данил встал.
. . .
Он вспомнил, как первый раз увидел, как плачет мама. Это было, когда умер отец. В один из своих зимних запоев.
Один, в больнице. Вечером вызвали скорую. Отвезли. На следующий день - мама на работе. Данил - в школе.
Вечером позвонили. Данил взял трубку.
- Язва открылась.
Язва.
Приехала сестра отца собирать документы, оформлять.
Пришла мама с работы. Данил не знал, как сказать. Мялся на кухне, пока мама разувалась.
- Мам, тут случилось, - начал он.
Мама сразу догадалась. Бросила сумку.
Данил никогда раньше не видел, чтобы она плакала. А тут... Он даже испугался.
- Ну мам, ну ладно, ну не плачь, - говорил он.
А сам ходил по маленькой квартире туда-сюда и что-то искал. То ли валерьянку, то ли ещё что.
А мама всё плакала.
Тогда он ненавидел отца. Он умер, ему было уже всё равно. А мама была живой - и она плакала.
. . .
Надо попытаться уйти.
Данил встал.
И вдруг оказался лицом к лицу с молодым солдатом, судя по форме, призывником. В каске, с дубинкой, возможно, ещё не применявшем её, не знающем, как её применять. Парню было лет двадцать, он был чуть выше Данилы.
Он был лысый - точно призывник. И весь дрожал. Он попал сюда и сам не рад, что попал.
Они смотрели друг на друга. Данил - на него. А он - на Данилу.
Парень смотрел испуганно - он здесь впервые, как и Данил. Данил смотрел спокойно и немного озадаченно. Они оба не знали, что делать.
Данил как-то странно улыбнулся, точно они давно знакомы и встретились случайно на улице.
- Бей! - раздался рядом чей-то крик.
Парень машинально поднял дубинку.
Данил машинально закрыл голову руками.
А вокруг них бежали люди, дрались люди, кричали люди. И прорывались вперёд.
Куда - никто не знал.