Олегу сказал, что у него есть талант (но не сказал какой), и продолжал:
— Это хорошо — не объявлять талантов, а то могут украсть. Жизнь определяется в трех смыслах: мера, время и вес. Самое прекрасное дело, если оно будет выше меры, не будет иметь смысла. Ты приникаешь к математике, тебе дано чувство меры, помни эти три смысла, ими определяется вся жизнь.
— О мере и весе я понимаю, но что есть время? Эпоха ли? — Он молча улыбнулся. — Но есть и большее искусство — слово. Слово воскрешающее и убивающее (псалмы Давида). Но путь к этому искусству через личный подвиг — путь жертвы. И один из многих тысяч доходит до него».
На втором Аржеронском (во Франции) съезде Христианского движения, который имел место приблизительно в 1926 г., среди других докладчиков находился и профессор Бердяев. Преосвященный Вениамин, тогда инспектор Богословского института в Париже, выступил с возражениями, как православный епископ, против некоторых положений доклада Бердяева, противоречивших православному учению. Последний обиделся, сейчас же забрал свои чемоданы и уехал. На другой день на съезд прибыл митрополит Евлогий и сделал епископу Вениамину строгое внушение.
Владыка Вениамин, желая проверить себя, обратился к о. Нектарию (в это время мы имели возможность письменно общаться с о. Нектарием). Старец ответил: «В таких обществах (как Христианское движение) вырабатывается философия, православному духу неприемлемая». Затем пришло подтверждение еще более точное, что он не одобряет именно то общество (т. е. движение), на собрании которого был оскорблен владыка Вениамин.
В тот же период времени некто Г-м обратился к отцу Нектарию за указанием, можно ли ему поступить в Академию (Богословский институт в Париже), выражая опасение, что она еретическая. С последним о. Нектарий согласился, но поступить в Академию благословил и сказал: «Какая бы она ни была, ученому мужу помехи не будет. Знать науку, какую будут преподавать, ему не помешает».
Тогда же произошел один прискорбный случай на Сергиевском подворье: на кухню Богословского института пришел человек, имевший сухую руку, и просил там какой-нибудь работы. Таковой не нашлось; тогда он здесь же в саду застрелился.
Владыка Вениамин очень скорбел, написали о. Нектарию. Церковно поминать самоубийц воспрещено канонами. Отец Нектарий посоветовал владыке Вениамину читать Псалтирь келейно по умершему в течение сорока дней, а также найти еще двух чтецов, чтобы довести их число до трех. При этом о. Нектарий сказал: «Господь отымает разум у человека; на что скот не решается — человек решается».
Воспоминания об отце Нектарии его духовного сына протопресвитера Адриана Рымаренко
В августе 1925 г. мы с матушкой, как всегда предварительно испросив благословение Старца, быстро собрались в дорогу, с тем чтобы на этот раз встретить день своего Ангела у Старца и вместе помолиться.
В то время Старец был уже в изгнании, в с. Холмищах, и попасть туда было не так легко, да к тому же и следили тщательно за приезжающими. Но вера в молитвы батюшкины и его благословение на приезд совершенно устранили все страхи.
Старец встретил нас очень приветливо, благословил поговеть и причаститься Святых Таин, а накануне моего дня Ангела наказал хозяину достать рыбки на обед и испечь хлеб.
В самый день праздника, после богослужения, нас пригласили к столу. Кроме меня и моей матушки был приглашен к столу и хозяин.
Обычно Батюшка никогда не выходил на общую трапезу, но на сей раз он изменил своему обычаю.
Старец, одетый в рясу и подпоясанный поясом, вышитым золотом, вышел из своей келлии, неся в руках свежеиспеченный белый хлеб.
Подавая его мне, Старец сказал:
— Примите этот хлеб, Батюшка, в знак того, что Вы никогда в жизни не будете нуждаться в хлебе насущном. А это, — продолжал Старец, вручая несколько измятый какой-то листок, — в руководство в вашей жизни.
Листок этот содержал «Правила благочестивой жизни» архиепископа Платона Костромского. В то время этот подарок был не совсем понятен для меня, и только уже по кончине Старца я оценил всю его важность как духовного руководства.
Во время трапезы, на которой присутствовали, кроме меня с матушкой, и хозяин Андрей Ефимович, у которого жил Старец, а также монахиня Мария, Батюшка сказал: