Утром она со счастливой улыбкой сказала, что эту ночь не забудет никогда. И, как и раньше, попросила об услуге: пусть женщина, та, другая, которая будет счастлива со мной, никогда не прислоняется к ее заветной ложбинке. Это ее место, Настино.
После чая я ушел, оставив ее с Индриком и мороженым, которое мы недоели.
Шагая навстречу солнцу, поднимающемуся к зениту, я думал об утре, которое улыбнулось несколько часов назад. Оно, утро, напомнило деревню, утреннюю рыбалку и лес, коров, бредущих вдоль реки и заветный остров… Интересно, а что напоминал Насте зверь Индрик?
Окна открыты, квартира наполнена воздухом и мерным треском цикад. Пахнет цементом.
Черкасов звонит, чтобы поинтересоваться, связался ли я со Сметанниковой.
— Ты свои приемчики брось! Со Сметанниковой веди себя правильно, — поучал он.
— Почему? — спросил я, откусывая яблоко.
— Эта девушка очень хороша. Себе приберегал. Можно сказать, от сердца отрываю. Лучшее — тебе.
— Чем же она так хороша?
— Ты что, издеваешься? Хочешь назначить свидание и спрашиваешь, чем она хороша?
— Она умна? Красива?
— Да. И то, и другое.
— У нее красивые ноги, большая грудь, точеная фигура?
— Да.
— А недостатки есть?
— Есть, пожалуй. Нос с горбинкой. И великоват.
— Она по этому поводу комплексует?
— Нет. Она не обижена мужским вниманием, так чего же ей комплексовать?
— Логично.
— Давай звони, не тяни. А то познакомится еще с кем-нибудь. Упустишь счастье.
— Что же это за Сметанникова, если мне нужно прилагать усилия, чтобы ее не увели перед носом? Нужна ли она?
— Хватит загоняться! Опять за свое! Женщину нужно заслужить. Ты избалован своей Демонической. За тобой девушки всегда сами бегали, поэтому ты и не знаешь таких простых вещей…
— Но это говорит в мою пользу.
— Нет, не говорит. Мужчина должен ухаживать за женщиной, а не наоборот.
— С чего ты взял? Просто потому, что ты так привык? Или потому, что это общепринятое мнение?
— Позвонишь мне, когда с ней встретишься?
— Ладно, позвоню.
— Ну, пока. Аня зовет.
— Как у вас дела?
— Как обычно.
Вместо того, чтобы позвонить Сметанниковой, я позвонил Прониной…
Внизу меня встретила вахта и белобрысый парень чудаковатого вида за стеклянной перегородкой. Большое объявление возвещало:
"Действует пропускной режим. Предъявляйте документы, удостоверяющие личность, охране".
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — ответил парень.
— Я по вопросу трудоустройства.
— Чьего трудоустройства?
— Своего.
— В качестве кого?
— Преподавателя.
Наше общение становилось все более нелепым.
— Я к Наталье Альбертовне Прониной, — попытался объясниться я.
— А. Оставляйте паспорт и проходите.
— А вы не подскажете, куда именно?
— Прямо по коридору. Потом на второй этаж.
— Налево или направо?
— Все равно.
Я кивнул и пошел прямо.
Обстановка впечатляла. Обилие цветов, зеркал, новый линолеум на полу. Запахи учебного заведения, пробуждающие щемящую тоску. Я перенесся и в студенческие, и в школьные годы. Запахи свежей краски, типичные неуловимые запахи общественных мест, бередили память. Я вспомнил, что когда-то прочитал о соседстве в мозге центров эмоциональной памяти и памяти о запахах. Именно поэтому запахи вызывают у человека такое обилие эмоций.
Я дошел до лестниц и повернул направо. Когда я поднялся на второй этаж, я понял, почему охранник удивился, — лестницы опоясывали этажи с двух сторон.
Я подошел к первому попавшемуся кабинету, заглянул в него и спросил у первой попавшейся женщины, как найти Пронину.
Она не просто объяснила, а вышла и предложила идти следом.
Мы прошли какими-то зигзагообразными переходами и очутились перед дверью с надписью: "Директор. Часы приема по личным вопросам: 14:00–15:30".
Кабинет представлял небольшую комнату с крашеными стенами (цвета морской волны), небольшим столом с включенным компьютером, и несколькими небольшими застекленными офисными шкафами.
За столом сидела женщина, удивительно похожая на покойную тетю Таню. Даже волосы, даже комплекция. Она, действительно оказалась полной, добродушной и смешливой. Волосы были такими же белыми, как у тети.
— Что вы хотели?
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Моя фамилия Самов. Я звонил сегодня утром. По поводу работы… преподавателем.
— Ах, да.
Она посмотрела в листок.
— Родион Романович?
Я кивнул.
— Какие предметы вы можете вести?
— Основные предметы — русский язык, литература…
— Литературы в колледже нет.
— … культурология, мировая художественная культура, логика.
— Логика? Логика у нас, кажется, была…
— По ее интонации я понял, что преподаватель логики уже есть. Значит, мечта моя несбыточна. Но я пришел бы сюда и на другие предметы. Создавалось впечатление (и из разговора с Машей, и из разговора с мамой, и из собственных теперешних наблюдений), что колледж — заведение более серьезное, нежели школа.
— Покажите диплом.
Она внимательно почитала названия предметов, точнее посмотрела на оценки.
— Вы, наверное, можете вести предметы, которые у вас оценены во вкладыше? — поинтересовалась она.
— Да, любой из них, — нагло заявил я.
— У нас ушла в декретный отпуск преподаватель психологии. Вы сможете занять ее место?
— Да, смогу.
Чем больше длилась беседа, тем яснее становилось, что меня не возьмут. А чем мне это становилось ясней, тем понятнее было, что в школе я больше работать не буду. Я скоро окажусь в той же ситуации, что и по приходу из армии. Все вернется на порочные круги, как и всегда.
— Пойдемте со мной. Вам следует поговорить с директором.
Она подошла к торцевой стене комнаты и постучала. Оказалось, там дверь.
— Войдите, — произнес резкий голос.
Литвинова представляла из себя существо, которым вполне могла бы стать Настя лет через тридцать. У нее была широкая кость, отчего она выглядела приземистой. Умный взгляд. Резкость в обращении.
Пронина представила меня, как человека, которого вполне можно было бы взять на должность Андреевой.
Закончив представление, Пронина подобострастно пятясь, вышла.
Я сел, решив, что излишнее стояние не менее предосудительно, чем поведение Прониной.
В отделе кадров меня встретили, как родного.
Пребывая в хаосе трудоустройства, я звоню Сметанниковой.
На меня нисходит великая усталость. Я равнодушно рассматриваю людей. Вот я стою перед киоском и решаю, купить ли пива или не покупать. Решив, что не очень-то приглянусь Сметанниковой, если от меня будет разить пивом, я покупаю мороженое. Сижу во дворе пятиэтажки, под сенью лип, дышу свежим воздухом, вспоминаю, как я с Секундовым ждал возвращения Пономаревой. Секундов думал о ней, а я о нас, сидящих в настоящем. Секундов был устремлен в будущее встреч, я — в настоящее вечеров.
Сейчас я устремлен в никуда.
Я понимаю, что это она, когда девица с внешностью армянки подходит вплотную.
Мое сердце не стало биться чаще. Я поздоровался и преподнес цветы. Мы зашли в холл. "Евротур" — молодежная комедия.
Посидели в кафе. Выпили кофе. Она отказалась от мороженого. Только кофе. Я спокойно рассматривал ее, она с интересом — меня.
Я не знал, что следует делать. Говорить с ней, отвлекая от фильма, или дать спокойно посмотреть? Взять ее за руку или сидеть, как истукан? Бремя выбора снова ложилось на меня, а я уже успел от него устать. Тогда я забыл о ней вовсе и начал наслаждаться фильмом. Если таким фильмом можно наслаждаться. В нем было достаточно много пошлости. Не знаю, нравилось ли это Сметанниковой, но мне нравилось. Я вторично встречаюсь с другой женщиной, не Настей. Странное чувство — быть предателем. Когда зал озарялся светом, я невольно бросал взгляд на ноги Сметанниковой. Красивые ноги. Красивое горделивое лицо армянки. Карие глаза. Нос с горбинкой, который совершенно не являлся недостатком, вопреки мнению Черкасова. Утонченна. Умна… И все-таки заурядна.